Его особый вклад в мировую поэзию несомненен. Вслед за Буниным и Пастернаком он стал третьим русским поэтом, получившим Нобелевскую премию. Е. Евтушенко Анна Ахматова на одном из подаренных Иосифу Бродскому в начале 60-х годов сборников (а он был молодым переводчиком с английского, польского и испанского) написала не без естественной щедрости: «Иосифу Бродскому, чьи стихи кажутся мне волшебными». На пути к трудному мастерству, к тому свету, который создаёт в стихотворении, как он сказал, «лампочки повышенный накал», накал, невыгодный «для мебели истёртой», Иосиф Бродский пережил многое. Он вырос в семье фотографа в Ленинграде, в 15-летнем возрасте оставил школу, серьёзно занявшись самообразованием (изучением английского, польского языков, знакомством с англо-американской литературой, классической мифологией, религиозной философией). Привлекала его и профессия врача (готовясь к ней, он даже работал в морге). В 1963 году молодой переводчик был арестован по обвинению в тунеядстве, паразитическом образе жизни (до этого в «Вечернем Ленинграде» по
177
Поэзия второй половины XX века явилась статья «Окололитературный трутень» и подборка писем «читателей» с общим бичующим названием «Тунеядцам не место в нашем городе») и сослан в деревню Норенскую Архангельской области. Атмосферой ссылки в деревню, затерявшуюся в лесах, надеждой на спасительную миссию культуры, её света, проникнуты строки стихотворного обращения к А. Ахматовой: Звезда блестит, но ты далека. Корова мычит, и дух молока Мешается с запахом козьей мочи, И громко блеет овца в ночи. Шнурки башмаков и манжеты брюк, А вовсе не то, что есть вокруг, Мешает почувствовать мне наяву Себя – младенцем в хлеву. Удивительно свободная для 24-летнего Овидия из Петербурга духовная ситуация, переосмысление своей судьбы под звездой Рождества, в яслях, «пастушьей квартире» младенца Христа. Позднее некоторые критики увидят в неожиданной для Бродского-поэта «деревенской» теме, в явной христианизации северной деревни («в деревне Бог живёт не по углам, / как думают насмешники, а всюду...»), в своеобразной идеализации традиционных берёзок («там различаешь нательный крестик / в драной берёзке, в стебле пастушьей сумки») странную почвенную близость к поэзии Н. Рубцова с его «родимыми окрестностями», со «звездой полей». Мешает, правда, память о шнурках и манжетах брюк... Но уже первые поэтические книги Бродского, созданные вскоре после возвращения из ссылки и после эмиграции в 1972 году в США (вначале в г. Анн-Арбор, где находится издательство «Ардис», издававшее русских поэтов, затем в Нью-Йорк), показали, что обширное смысловое поле поэзии Бродского, область поэтических перекличек, реминисценций, «цитатность» в огромной мере связаны с Россией, с русской историей и культурой на всех её уровнях. И если он скажет – «этот край недвижим... тут конец перспективы», – то это будет относиться к «империи» в его понимании, а не к России, тем более не к деревне. Истинное богатство поэзии Бродского, предугаданное А. Ахматовой, его прозы, эссеистики (напомним его интересные эссе о Венеции, о духовном и поэтическом облике М. Цветаевой), оцененное в 1987 году присуждением Бродскому Нобелевской премии, – в создании «громадного мира зрения»
(Е. Рейн), в сотворении небывалой «предельно отстранённой надмирной точки зрения» (А. Ранчин), в обратном, явно ощутимом адресе его посланий «ниоткуда с любовью»... Правда, в этих посланиях поэт не преодолел главной опасности: если ты шлёшь посланья «с любовью ниоткуда», то они... и не придут «никуда»! Нельзя объясняться в любви, прячась от... предмета любви, не
178
Русская литературa XX века имея общего языка с ним... Поэтому любовь к России у Бродского есть, но она остаётся в разрежённом пространстве. Основные книги Бродского этих лет – «В Англии», «Конец прекрасной эпохи», «Часть речи» (все – 1977), «Римские элегии» (1982), «Новые стансы к Августе» (1983), «Урания» (1987). В 80–90-е годы на родине вышли «Назидание», «Осенний крик ястреба» (обе – 1990), «Форма времени. Стихотворения. Эссе. Пьесы» (в 3 т., 1992), «Пересечённая местность» (1995). Все попытки определить это «ниоткуда с любовью», т.е. сердцевину лирического героя, место его «я» в истории, в мире, крайне интересны. Откуда – из какого века и места? – пишет, например, «Письмо римскому другу» явно ссыльный столичный житель, римлянин, объясняя выгоду своего провинциального житья: Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря. И от Цезаря далеко, и от вьюги. Лебезить не нужно, трусить, торопиться. Говоришь, что все наместники – ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца. Вообще вся поэзия Бродского предельно цитатна, он смотрит на мир сквозь множество текстов. Есть какое-то богатство интонаций, какое-то схождение с высот (из «ниоткуда») к другой душе. Но и к своей душе поэт, преодолевая отчуждение, тоже приближается. И меры этому приближению, т.е. самоуглублению этого «ниоткуда», как и любви, не было. Порой создаётся впечатление – с учётом реальной петербургской биографии юноши Бродского (а он работал и на заводе, и в геолого-разведочных партиях), – что его признание «на Васильевский остров / я приду умирать» есть нечто, разрушающее это «ниоткуда», заземляющее поэта. Не борется ли он с надоевшей и ему пустотой? «Бродский – поэт сугубо петербургский... В его стихах пещерность коммунального быта перемешана с изысканнейшей дворцовостью ансамблей и интерьеров Петербурга... У поэта подъезд (коммуналки) упирается в Эрмитаж, а Эрмитаж упирается в подъезд, и оба исчезают друг в друге, образуя Васильевский остров», Обложки книг И. Бродского.
179
Поэзия второй половины XX века – писал В. Дмитриев («Бродский и Растрелли») об этом искусстве сочетать «ниоткуда» и «никуда». На самом деле в творчестве Бродского смешано гораздо больше. И прежде всего в этой сложной поэзии причудливо, сложно соединились разноплановые веянья мировой поэзии, религиозной мысли, породив целую систему отсылок к известному, скрытых цитат, заимствований. Для свободы размышлений в обширнейшем культурном поле поэт избирает и вязкую форму многострофных стихов, и чрезвычайно яркую, «неспокойную» метафоричность, словно «взрывающую» спокойное собеседование. Много в его стихах и ироничности. Всё время следует учитывать, читая Бродского, что он принадлежит к числу тех поэтов, которые «доверяются речи, как запутавшийся всадник коню, а не зарифмовывают замысел... взывают к речи: «Вывози!» (А. Лосев). В этом плане он особенно близок М.И. Цветаевой. Обращения поэта к оставленной Родине порой очень эмоциональны. Можно вспомнить его грустное обещание 1962 года, преисполненное любви к Петербургу, обещание прийти умирать на Васильевский остров, где ...душа, неустанно поспешая во тьму, промелькнёт под мостами в петроградском дыму, и апрельская морось, над затылком снежок, и услышу я голос: – до свиданья, дружок. Одним из наиболее значительных стало стихотворение-реквием Бродского «На смерть Жукова». Здесь он уже теряет, разрушает свою позицию «ниоткуда с любовью». Он пишет почти из России и ей же, России. Поэт вначале осмысляет историческую фигуру с помощью далёких, античных образов: Жуков для него – тот же римский полководец Помпей, тот же Ганнибал со своим военным манёвром в волжских степях... Но в стихотворение неожиданно вторгается нота, далеко уводящая от стиля некролога, от восторженного восхищения маршалом, Помпеем XX века. Его жизнь была полна превратностей, которым нет аналогий в былых эпохах. Георгий Жуков устрашал врага, но часто и сам бывал беззащитен. Он побеждал, но часто ценой множества солдатских жизней. Его оправдывает Победа, но как оправдывает себя он сам? Он велик в рамках истории XX века, но он же – прост, понятен всем в своих русских сапогах, в «прахорях»: Сколько он пролил крови солдатской в землю чужую! Что ж, горевал? Вспомнил ли их, умирающий в штатской белой кровати? Полный провал. Что он ответит, встретившись в адской области с ними? «Я воевал».
180
Русская литературa XX века К правому делу Жуков десницы больше уже не приложит в бою. Спи! У истории русской страницы хватит для тех, кто в пехотном строю смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою. Маршал! Поглотит алчная Лета эти слова и твои прахоря...
Как вы думаете? Считается, что поэзия второй половины ХХ века обращена в большей степени к интеллекту читателя, чем к его эмоциям. В качестве характерного примера такой «ителлектуальной» лирики приводят стихотворения И. Бродского. Согласны ли вы с мнением, что Бродский – поэт «для ума», а не «для сердца»? Не противоречит ли определение «интеллектуальный» самому предмету – поэзии? знаете ли вы, что...? В своей нобелевской речи И. Бродский заметил: «Мир, вероятно, спасти не удастся, но отдельного человека всегда можно». Как вы понимаете эти слова?
ОбОбщим изученнОе
1. Вы слышали многие «авторские песни». Что брали барды из профессиональной поэзии и что отрицали в ней? Есть ли будущее у «авторской песни»? *2. Что означает позиция Бродского «с любовью ниоткуда»? Достоинством ли является её видимая надпартийность, прикосновение к вечности или слабостью, заключающейся в определённом душевном вакууме? 3. Как преломляются облики иных культур, поэтических гениев в стилизациях Бродского? *4. Согласны ли вы с трактовкой образа Жукова в стихотворении Бродского? Сопоставьте тему солдатского возвращения на Родину («возвращались в страхе») с тематикой «Дома у дороги» А. Твардовского. Идентичны ли мотивы переживания героев? 5. В чём заключается сложность и драматизм современной литературной ситуации? Каковы тенденции и перспективы развития отечественной литературы?
Приглашаем в библиотеку Новиков Вл. Писатель Владимир Высоцкий. М., 1991. Волков С.М. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. Михайлов О.Н. От Мережко
177
Поэзия второй половины XX века явилась статья «Окололитературный трутень» и подборка писем «читателей» с общим бичующим названием «Тунеядцам не место в нашем городе») и сослан в деревню Норенскую Архангельской области. Атмосферой ссылки в деревню, затерявшуюся в лесах, надеждой на спасительную миссию культуры, её света, проникнуты строки стихотворного обращения к А. Ахматовой: Звезда блестит, но ты далека. Корова мычит, и дух молока Мешается с запахом козьей мочи, И громко блеет овца в ночи. Шнурки башмаков и манжеты брюк, А вовсе не то, что есть вокруг, Мешает почувствовать мне наяву Себя – младенцем в хлеву. Удивительно свободная для 24-летнего Овидия из Петербурга духовная ситуация, переосмысление своей судьбы под звездой Рождества, в яслях, «пастушьей квартире» младенца Христа. Позднее некоторые критики увидят в неожиданной для Бродского-поэта «деревенской» теме, в явной христианизации северной деревни («в деревне Бог живёт не по углам, / как думают насмешники, а всюду...»), в своеобразной идеализации традиционных берёзок («там различаешь нательный крестик / в драной берёзке, в стебле пастушьей сумки») странную почвенную близость к поэзии Н. Рубцова с его «родимыми окрестностями», со «звездой полей». Мешает, правда, память о шнурках и манжетах брюк... Но уже первые поэтические книги Бродского, созданные вскоре после возвращения из ссылки и после эмиграции в 1972 году в США (вначале в г. Анн-Арбор, где находится издательство «Ардис», издававшее русских поэтов, затем в Нью-Йорк), показали, что обширное смысловое поле поэзии Бродского, область поэтических перекличек, реминисценций, «цитатность» в огромной мере связаны с Россией, с русской историей и культурой на всех её уровнях. И если он скажет – «этот край недвижим... тут конец перспективы», – то это будет относиться к «империи» в его понимании, а не к России, тем более не к деревне. Истинное богатство поэзии Бродского, предугаданное А. Ахматовой, его прозы, эссеистики (напомним его интересные эссе о Венеции, о духовном и поэтическом облике М. Цветаевой), оцененное в 1987 году присуждением Бродскому Нобелевской премии, – в создании «громадного мира зрения»
(Е. Рейн), в сотворении небывалой «предельно отстранённой надмирной точки зрения» (А. Ранчин), в обратном, явно ощутимом адресе его посланий «ниоткуда с любовью»... Правда, в этих посланиях поэт не преодолел главной опасности: если ты шлёшь посланья «с любовью ниоткуда», то они... и не придут «никуда»! Нельзя объясняться в любви, прячась от... предмета любви, не
178
Русская литературa XX века имея общего языка с ним... Поэтому любовь к России у Бродского есть, но она остаётся в разрежённом пространстве. Основные книги Бродского этих лет – «В Англии», «Конец прекрасной эпохи», «Часть речи» (все – 1977), «Римские элегии» (1982), «Новые стансы к Августе» (1983), «Урания» (1987). В 80–90-е годы на родине вышли «Назидание», «Осенний крик ястреба» (обе – 1990), «Форма времени. Стихотворения. Эссе. Пьесы» (в 3 т., 1992), «Пересечённая местность» (1995). Все попытки определить это «ниоткуда с любовью», т.е. сердцевину лирического героя, место его «я» в истории, в мире, крайне интересны. Откуда – из какого века и места? – пишет, например, «Письмо римскому другу» явно ссыльный столичный житель, римлянин, объясняя выгоду своего провинциального житья: Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря. И от Цезаря далеко, и от вьюги. Лебезить не нужно, трусить, торопиться. Говоришь, что все наместники – ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца. Вообще вся поэзия Бродского предельно цитатна, он смотрит на мир сквозь множество текстов. Есть какое-то богатство интонаций, какое-то схождение с высот (из «ниоткуда») к другой душе. Но и к своей душе поэт, преодолевая отчуждение, тоже приближается. И меры этому приближению, т.е. самоуглублению этого «ниоткуда», как и любви, не было. Порой создаётся впечатление – с учётом реальной петербургской биографии юноши Бродского (а он работал и на заводе, и в геолого-разведочных партиях), – что его признание «на Васильевский остров / я приду умирать» есть нечто, разрушающее это «ниоткуда», заземляющее поэта. Не борется ли он с надоевшей и ему пустотой? «Бродский – поэт сугубо петербургский... В его стихах пещерность коммунального быта перемешана с изысканнейшей дворцовостью ансамблей и интерьеров Петербурга... У поэта подъезд (коммуналки) упирается в Эрмитаж, а Эрмитаж упирается в подъезд, и оба исчезают друг в друге, образуя Васильевский остров», Обложки книг И. Бродского.
179
Поэзия второй половины XX века – писал В. Дмитриев («Бродский и Растрелли») об этом искусстве сочетать «ниоткуда» и «никуда». На самом деле в творчестве Бродского смешано гораздо больше. И прежде всего в этой сложной поэзии причудливо, сложно соединились разноплановые веянья мировой поэзии, религиозной мысли, породив целую систему отсылок к известному, скрытых цитат, заимствований. Для свободы размышлений в обширнейшем культурном поле поэт избирает и вязкую форму многострофных стихов, и чрезвычайно яркую, «неспокойную» метафоричность, словно «взрывающую» спокойное собеседование. Много в его стихах и ироничности. Всё время следует учитывать, читая Бродского, что он принадлежит к числу тех поэтов, которые «доверяются речи, как запутавшийся всадник коню, а не зарифмовывают замысел... взывают к речи: «Вывози!» (А. Лосев). В этом плане он особенно близок М.И. Цветаевой. Обращения поэта к оставленной Родине порой очень эмоциональны. Можно вспомнить его грустное обещание 1962 года, преисполненное любви к Петербургу, обещание прийти умирать на Васильевский остров, где ...душа, неустанно поспешая во тьму, промелькнёт под мостами в петроградском дыму, и апрельская морось, над затылком снежок, и услышу я голос: – до свиданья, дружок. Одним из наиболее значительных стало стихотворение-реквием Бродского «На смерть Жукова». Здесь он уже теряет, разрушает свою позицию «ниоткуда с любовью». Он пишет почти из России и ей же, России. Поэт вначале осмысляет историческую фигуру с помощью далёких, античных образов: Жуков для него – тот же римский полководец Помпей, тот же Ганнибал со своим военным манёвром в волжских степях... Но в стихотворение неожиданно вторгается нота, далеко уводящая от стиля некролога, от восторженного восхищения маршалом, Помпеем XX века. Его жизнь была полна превратностей, которым нет аналогий в былых эпохах. Георгий Жуков устрашал врага, но часто и сам бывал беззащитен. Он побеждал, но часто ценой множества солдатских жизней. Его оправдывает Победа, но как оправдывает себя он сам? Он велик в рамках истории XX века, но он же – прост, понятен всем в своих русских сапогах, в «прахорях»: Сколько он пролил крови солдатской в землю чужую! Что ж, горевал? Вспомнил ли их, умирающий в штатской белой кровати? Полный провал. Что он ответит, встретившись в адской области с ними? «Я воевал».
180
Русская литературa XX века К правому делу Жуков десницы больше уже не приложит в бою. Спи! У истории русской страницы хватит для тех, кто в пехотном строю смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою. Маршал! Поглотит алчная Лета эти слова и твои прахоря...
Как вы думаете? Считается, что поэзия второй половины ХХ века обращена в большей степени к интеллекту читателя, чем к его эмоциям. В качестве характерного примера такой «ителлектуальной» лирики приводят стихотворения И. Бродского. Согласны ли вы с мнением, что Бродский – поэт «для ума», а не «для сердца»? Не противоречит ли определение «интеллектуальный» самому предмету – поэзии? знаете ли вы, что...? В своей нобелевской речи И. Бродский заметил: «Мир, вероятно, спасти не удастся, но отдельного человека всегда можно». Как вы понимаете эти слова?
ОбОбщим изученнОе
1. Вы слышали многие «авторские песни». Что брали барды из профессиональной поэзии и что отрицали в ней? Есть ли будущее у «авторской песни»? *2. Что означает позиция Бродского «с любовью ниоткуда»? Достоинством ли является её видимая надпартийность, прикосновение к вечности или слабостью, заключающейся в определённом душевном вакууме? 3. Как преломляются облики иных культур, поэтических гениев в стилизациях Бродского? *4. Согласны ли вы с трактовкой образа Жукова в стихотворении Бродского? Сопоставьте тему солдатского возвращения на Родину («возвращались в страхе») с тематикой «Дома у дороги» А. Твардовского. Идентичны ли мотивы переживания героев? 5. В чём заключается сложность и драматизм современной литературной ситуации? Каковы тенденции и перспективы развития отечественной литературы?
Приглашаем в библиотеку Новиков Вл. Писатель Владимир Высоцкий. М., 1991. Волков С.М. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. Михайлов О.Н. От Мережко
Niciun comentariu:
Trimiteți un comentariu