Драматург-новатор, иркутянин Александр Валентинович Вампилов (1937–1972) трагически погиб на Байкале. Жизнь его оборвалась на самом взлёте: лодка, на которой он плыл по Байкалу, наткнулась на топляк и перевернулась. Друг Вампилова уцепился за днище, надеясь, что лодку заметят скорее, чем его, а Вампилов поплыл к берегу. И доплыл, почувствовал дно под ногами, но уже не выдержало – холодна байкальская вода! – сердце. Александр Вампилов написал не так уж много пьес, они далеко не равнозначны, но тем не менее он создал свой театр. Он развивался на основе сложной гуманистической мысли: как найти в будничной, остановившейся жизни (реально в годы застоя!), среди растущего отчуждения людей друг от друга такие нравственные ориентиры, которые станут лекарством от безнадёжности, безверия, нравственного равнодушия? Весьма характерные строки популярной песни 60–70-х годов говорили о трудном выборе молодых героев, об их растерянности перед произволом, расчётливостью, карьеризмом: А я еду, а я еду за туманом, За мечтами и за запахом тайги. В 1979 году в дискуссии о так называемой «деревенской прозе» – а это была очень активная «ветвь» литературы! – зазвучала одна тревожная мысль: почему всё чаще положительный герой, нравственный образец «попадает в страдательное положение»? «В поисках страдающей фигуры писателям приходится уходить всё дальше от главных магистралей действительности, куда-нибудь на обречённый остров, в тайгу, в тундру, на лесной кордон. То есть, образно говоря, смотреть не вперед, а назад или вбок». Действительно, и старухи-праведницы В. Распутина, и спасающий в тайге другую душу герой В. Астафьева в «Царь-рыбе», и даже гибнущие в тайге изыскатели дорог в повести В. Чивилихина «Серебряные рельсы», многочисленные «люди в кирзовых сапогах», т.е. геологи, строители дорог, того же БАМа (в романе О. Куваева «Территория» и др.) – всё это страдающие герои, ищущие себя в какой-то исключительной опасности, в кризисной ситуации. Они дей
183
Драматургия XX века
ствительно «едут за туманом», но... уезжают и от социальной действительности, от городской среды. Александр Вампилов, коренной сибиряк, стоял, видимо, перед этой проблемой «страдающего» или уже «поверженного» героя, сдавшегося пошлости, расчеловечивающей среде, в труднейшем раздумье. Драматургические решения Александра Вампилова, сочетающие гротеск, лирическую дерзость, эксцентрику, доныне поражают психологической точностью. С этой точки зрения – оправданности невероятного – их и следует рассматривать. Задумайтесь над ключевой ситуацией в пьесе «Старший сын» (1968), которую в 1972 году поставили 44 театра. Двое друзей, студент Бусыгин и его циничный дружок Сильва, начинают свою беседу о человечности, о взаимопомощи на ветру, в нарастающей тьме, под чужими окнами и плотно закрытыми дверьми. Начинают с ноты недоверия ко всем и всему: «Кто ты такой, какое им до тебя дело? У людей толстая кожа, и пробить её не так-то просто». Бездумно, озорно войдя (вторгшись!) в одну из дверей, объявив Бусыгина старшим сыном главы семьи (это сделал пустоватый, поверхностный Сильва), они заставили ошеломлённого юношу Васеньку, младшего сына хозяина, незадачливого музыканта Сарафанова, изумлённо произнести великое слово «брат»... И пусть на первых порах самозванец Бусыгин ещё смеётся над этой растерянностью, над добротой всей семьи, повторяет, как артист, дежурный текст роли: «Что нам надо? Доверия. Человек человеку брат, надеюсь, ты об этом слышал... Брат, страждущий, голодный, холодный стоит у порога, а он даже не предложит ему присесть...» Он вообще предполагал, что его попросту выгонят. Бусыгин уговаривает, укоряет Васеньку, высокое понятие «брат» превращает в разменную монету чудачества, озорства. Но постепенно к нему приходит догадка: почему этому озорству вдруг поверили? Нет, не для всех ещё дёшев человек, особенно родной, блудный сын. Комедийное, да ещё авантюрное начало стало для всей семьи Сарафановых, распадающейся, переживающей множество невзгод, первым актом возрождения, преображения. Молодой драматург совершил радикальнейший прорыв к тем великим нравственным ценностям, которые часто погребены под житейским мусором, заболтаны, искривлены. Пьесы Вампилова парадоксально сочетали трагический гротеск и водевильность, естественность и неведомые, якобы невозможные ранее для героев психологические изменения; всё становилось возможным для выбитых из Николай Караченцов и Михаил Боярский в фильме «Старший сын». 1975 г.
184
Русская литературa XX века колеи, потрясённых сознаний. А. Вампилов искал подобные характеры, выброшенные какой-то роковой силой на обочину жизни. Что же происходит в дальнейшем с парочкой озорников, Бусыгиным и Сильвой, со всей семьёй Сарафановых? По мере того как самозванцы вживаются в быт этой семьи, происходит постепенное потускнение весельчака Сильвы, который так и остался забавником, мелким трюкачом, почти не расслышавшим слова «брат», и наоборот – резкое выдвижение вперёд фигуры Бусыгина. Он глубоко оценил эту странную, внешне обычную семью, её ожидания, которые он... как бы исполнил! Жизнь – не поприще для затяжного озорства, игры в духе модных в те годы обладателей «звёздных билетов» (была в те годы популярна повесть В. Аксёнова «Звёздный билет», – в ней господствовал только тип Сильвы, вечного весельчака и циника). В других художественных мирах эта недобрая эксцентричная шутка осталась бы в рамках эпизода, анекдота: никто не стал бы такой неразумной игре двух молодых шалопаев подыгрывать! Здесь же в ответ на это явное надувательство, ложь, почти аферизм, Сарафанов восклицает: «Сын, сынок!» И юный самозванец, невзначай прикоснувшийся к какой-то ране, драме, переживает потрясение. Разыгрывание, стихия озорных выходок перерастает в психологическую драму. Ложное обретение родных становится истинным. Весь мир Вампилова так наполнен фантасмагориями, эксцентрикой, что в парадоксальную выходку обитатели случайной квартиры поверили, убедили затем самих выдумщиков в правде этого мнимого сыновства, заставили их же повести себя сообразно фантастической логике. Как родилась «легенда» о старшем сыне? Как эта мистификация воспринята членами семьи Сарафановых: отцом, Васенькой, Ниной? Почему Бусыгин продолжает своим поведением поддерживать ложную версию? В какую «тайну» играют в семье Сарафановых? Поразмышляйте, опираясь на содержание пьесы, всегда ли плохо солгать и всегда ли хорошо говорить правду? Запишите свои размышления.
Сочетающей нежную мечтательность и грубый опыт жизни, отверженность от мечты, истины, была, конечно, пьеса «Утиная охота» (1970). В сознании её главного героя Виктора Зилова смешалось множество событий – и смерть отца, и измена жены, и неприятности по работе, и обманы со стороны друзей. В связи с этой редкой «многосоставностью», текучестью характера Зилова он оценивается и как выродившийся безвольный бунтарь против всеобщего притворства, и как отчаянная, забубенная голова, способная всё вокруг себя осквернить. Он не дорожит доверием ещё не знающей его Ирины. Его упрекали и в маниакальной страсти к злым забавам, превращению жизни в жесточайший театр. Впрочем, и с ним «друзья» поступают так же. Поистине
185
Драматургия XX века с вызывающей и устрашающей насмешки начинается эта пьеса. «Незабвенному, безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей», – венок с такой «шутливой» надписью посылают Зилову «друзья». В финале Зилов припомнит эту шутку, устроив «друзьям» скандал в кафе, сцену разоблачений. Во время застолья по поводу своего новоселья он сразу же приглашает всех пить, не разводить «душевности»: З и л о в. Итак, друзья... (Взял в руки рюмку.) Поехали? С а я п и н. Понеслись. В а л е р и я. Стойте! «Понеслись», «поехали»! Что вы, в пивной, что ли? Здесь новоселье, по-моему. З и л о в. Так, а что ты предлагаешь? В а л е р и я. Ну есть же какие-то традиции, обычаи... Кто-нибудь знает, наверно... (Молчание.)
Кто-нибудь, может, уже и не помнит ничего, но всё «знает» и помнит, конечно, прежде всего Зилов. Это знание обычаев, традиций – и это один из парадоксов характера! – выявляется в той ярости, жестокости, с которой он всё святое, явно завещанное топчет, оскорбляет. В. Шукшин оценивал характер Зилова, смелое открытие Вампилова, так: «Кто такой Зилов у Вампилова? Демагог чувств. Грозится покончить с собой – и остаётся жить. Да ещё упрекает... Страшный человек: всё может повернуть так, как захочет – так и эдак». Даже телеграмма отца о приближающейся смерти ему смешна: «...полежит, полежит, – потом, глядишь, поднялся, – жив, здоров и водочку принимает». История одарённой, но уже почти опустошённой души, лишь имитирующей волю к жизни, не способной отличить, как в случае с новой знакомой Ириной, «влюбился он или издевается», развёрнуто изложена в «Утиной охоте» интереснейшим языком. Конфликты, осложнения, удары судьбы, саморазоблачения буквально настигают Зилова, создают во всей пьесе невиданное напряжение. Вокруг Зилова возникает ореол и бунтаря, и страдальца, и жертвы среды. Но это обманчивое впечатление. В итоге и охота, и природа, и тишина оказываются абстракциями. Зилов вдохновенно сочиняет некий идеальный мир, другой берег («Я повезу тебя на тот берег, ты хочешь... мы поплывём, как во сне, неизвестно куда. А когда поднимается солнце? О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви...»). Но герой уже ограблен, осквернён Зилов – арт. Вениамин Апостол. Театр «Luceafărul». Кишинев, 1976 г.
186
Русская литературa XX века всей суетой, пошлостью быта, его обещания – лишь исповедь, отчаянная попытка устоять среди «приличной» банды пошлых друзей, угроз символического Официанта: этот страшный, загадочный, деловитый персонаж возвещает, что близко уже время расчеловеченных «крутых» убийц, «братков». Отчасти Зилов похож на Егора Прокудина в «Калине красной» В. Шукшина: один рвётся из пут среды в царство утиной охоты, тишину таёжной реки, другой – в чистоту дома Байкаловых. Многомерное восприятие человека вне рамок схемы «положительный – отрицательный герой» не без воздействия А.Н. Арбузова будет органически усвоено и развито в драматургии 50–70-х годов: в пьесах Леонида Зорина (р. 1924) «Друзья и годы» (1961), «Варшавская мелодия» (1966), «Царская охота» (1974), в таких пьесах Виктора Розова (1913–2004), как «В добрый час!» (1953), «В поисках радости» (1956), «Вечно живые» (1956). Критик Е.А. Стрельцова справедливо заметила, что не одни участники драмы «Вечно живые» (киноверсия М. Калатозова «Летят журавли») остаются в памяти вечно живыми: «бессмертными оказываются сами понятия «честь», «достоинство», «долг», «порядочность». Память о жизни, отданной за эти понятия, освещает максимализм бунтов «розовских мальчиков». Следует сказать, что актёры Алексей Баталов и Татьяна Самойлова сделали эти высокие понятия предельно очеловеченными.
Что вы можете рассказать о теме одиночества человека в толпе в произведениях Вампилова? Спасала ли его героев страсть к утиной охоте?
Как вы думаете? В поисках героического современные драматурги нередко обращаются как к недавней, так и к глубокой истории. В драме главное – человек, герои, говорящие о вечном, насущном. При этом неважно, из какой эпохи доносятся их голоса. И герои прошлого могут быть нам очень близки. Перед ними, так же как и перед нами, жизнь остро, порой драматически ставила вопрос о нравственном выборе. Рассмотрите в связи с этой проблемой одну из знакомых вам пьес современных драматургов: «Самый правдивый» Гр. Горина, «Седьмой подвиг Геракла» М. Рощина или «Мать Иисуса» А. Володина. Чем современны герои этих пьес?
ОбОбщим изученнОе
1. Чем были обеспокоены лучшие драматурги страны в доперестроечную и постперестроечную эпоху? 2. Чем они пытались объяснить
183
Драматургия XX века
ствительно «едут за туманом», но... уезжают и от социальной действительности, от городской среды. Александр Вампилов, коренной сибиряк, стоял, видимо, перед этой проблемой «страдающего» или уже «поверженного» героя, сдавшегося пошлости, расчеловечивающей среде, в труднейшем раздумье. Драматургические решения Александра Вампилова, сочетающие гротеск, лирическую дерзость, эксцентрику, доныне поражают психологической точностью. С этой точки зрения – оправданности невероятного – их и следует рассматривать. Задумайтесь над ключевой ситуацией в пьесе «Старший сын» (1968), которую в 1972 году поставили 44 театра. Двое друзей, студент Бусыгин и его циничный дружок Сильва, начинают свою беседу о человечности, о взаимопомощи на ветру, в нарастающей тьме, под чужими окнами и плотно закрытыми дверьми. Начинают с ноты недоверия ко всем и всему: «Кто ты такой, какое им до тебя дело? У людей толстая кожа, и пробить её не так-то просто». Бездумно, озорно войдя (вторгшись!) в одну из дверей, объявив Бусыгина старшим сыном главы семьи (это сделал пустоватый, поверхностный Сильва), они заставили ошеломлённого юношу Васеньку, младшего сына хозяина, незадачливого музыканта Сарафанова, изумлённо произнести великое слово «брат»... И пусть на первых порах самозванец Бусыгин ещё смеётся над этой растерянностью, над добротой всей семьи, повторяет, как артист, дежурный текст роли: «Что нам надо? Доверия. Человек человеку брат, надеюсь, ты об этом слышал... Брат, страждущий, голодный, холодный стоит у порога, а он даже не предложит ему присесть...» Он вообще предполагал, что его попросту выгонят. Бусыгин уговаривает, укоряет Васеньку, высокое понятие «брат» превращает в разменную монету чудачества, озорства. Но постепенно к нему приходит догадка: почему этому озорству вдруг поверили? Нет, не для всех ещё дёшев человек, особенно родной, блудный сын. Комедийное, да ещё авантюрное начало стало для всей семьи Сарафановых, распадающейся, переживающей множество невзгод, первым актом возрождения, преображения. Молодой драматург совершил радикальнейший прорыв к тем великим нравственным ценностям, которые часто погребены под житейским мусором, заболтаны, искривлены. Пьесы Вампилова парадоксально сочетали трагический гротеск и водевильность, естественность и неведомые, якобы невозможные ранее для героев психологические изменения; всё становилось возможным для выбитых из Николай Караченцов и Михаил Боярский в фильме «Старший сын». 1975 г.
184
Русская литературa XX века колеи, потрясённых сознаний. А. Вампилов искал подобные характеры, выброшенные какой-то роковой силой на обочину жизни. Что же происходит в дальнейшем с парочкой озорников, Бусыгиным и Сильвой, со всей семьёй Сарафановых? По мере того как самозванцы вживаются в быт этой семьи, происходит постепенное потускнение весельчака Сильвы, который так и остался забавником, мелким трюкачом, почти не расслышавшим слова «брат», и наоборот – резкое выдвижение вперёд фигуры Бусыгина. Он глубоко оценил эту странную, внешне обычную семью, её ожидания, которые он... как бы исполнил! Жизнь – не поприще для затяжного озорства, игры в духе модных в те годы обладателей «звёздных билетов» (была в те годы популярна повесть В. Аксёнова «Звёздный билет», – в ней господствовал только тип Сильвы, вечного весельчака и циника). В других художественных мирах эта недобрая эксцентричная шутка осталась бы в рамках эпизода, анекдота: никто не стал бы такой неразумной игре двух молодых шалопаев подыгрывать! Здесь же в ответ на это явное надувательство, ложь, почти аферизм, Сарафанов восклицает: «Сын, сынок!» И юный самозванец, невзначай прикоснувшийся к какой-то ране, драме, переживает потрясение. Разыгрывание, стихия озорных выходок перерастает в психологическую драму. Ложное обретение родных становится истинным. Весь мир Вампилова так наполнен фантасмагориями, эксцентрикой, что в парадоксальную выходку обитатели случайной квартиры поверили, убедили затем самих выдумщиков в правде этого мнимого сыновства, заставили их же повести себя сообразно фантастической логике. Как родилась «легенда» о старшем сыне? Как эта мистификация воспринята членами семьи Сарафановых: отцом, Васенькой, Ниной? Почему Бусыгин продолжает своим поведением поддерживать ложную версию? В какую «тайну» играют в семье Сарафановых? Поразмышляйте, опираясь на содержание пьесы, всегда ли плохо солгать и всегда ли хорошо говорить правду? Запишите свои размышления.
Сочетающей нежную мечтательность и грубый опыт жизни, отверженность от мечты, истины, была, конечно, пьеса «Утиная охота» (1970). В сознании её главного героя Виктора Зилова смешалось множество событий – и смерть отца, и измена жены, и неприятности по работе, и обманы со стороны друзей. В связи с этой редкой «многосоставностью», текучестью характера Зилова он оценивается и как выродившийся безвольный бунтарь против всеобщего притворства, и как отчаянная, забубенная голова, способная всё вокруг себя осквернить. Он не дорожит доверием ещё не знающей его Ирины. Его упрекали и в маниакальной страсти к злым забавам, превращению жизни в жесточайший театр. Впрочем, и с ним «друзья» поступают так же. Поистине
185
Драматургия XX века с вызывающей и устрашающей насмешки начинается эта пьеса. «Незабвенному, безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей», – венок с такой «шутливой» надписью посылают Зилову «друзья». В финале Зилов припомнит эту шутку, устроив «друзьям» скандал в кафе, сцену разоблачений. Во время застолья по поводу своего новоселья он сразу же приглашает всех пить, не разводить «душевности»: З и л о в. Итак, друзья... (Взял в руки рюмку.) Поехали? С а я п и н. Понеслись. В а л е р и я. Стойте! «Понеслись», «поехали»! Что вы, в пивной, что ли? Здесь новоселье, по-моему. З и л о в. Так, а что ты предлагаешь? В а л е р и я. Ну есть же какие-то традиции, обычаи... Кто-нибудь знает, наверно... (Молчание.)
Кто-нибудь, может, уже и не помнит ничего, но всё «знает» и помнит, конечно, прежде всего Зилов. Это знание обычаев, традиций – и это один из парадоксов характера! – выявляется в той ярости, жестокости, с которой он всё святое, явно завещанное топчет, оскорбляет. В. Шукшин оценивал характер Зилова, смелое открытие Вампилова, так: «Кто такой Зилов у Вампилова? Демагог чувств. Грозится покончить с собой – и остаётся жить. Да ещё упрекает... Страшный человек: всё может повернуть так, как захочет – так и эдак». Даже телеграмма отца о приближающейся смерти ему смешна: «...полежит, полежит, – потом, глядишь, поднялся, – жив, здоров и водочку принимает». История одарённой, но уже почти опустошённой души, лишь имитирующей волю к жизни, не способной отличить, как в случае с новой знакомой Ириной, «влюбился он или издевается», развёрнуто изложена в «Утиной охоте» интереснейшим языком. Конфликты, осложнения, удары судьбы, саморазоблачения буквально настигают Зилова, создают во всей пьесе невиданное напряжение. Вокруг Зилова возникает ореол и бунтаря, и страдальца, и жертвы среды. Но это обманчивое впечатление. В итоге и охота, и природа, и тишина оказываются абстракциями. Зилов вдохновенно сочиняет некий идеальный мир, другой берег («Я повезу тебя на тот берег, ты хочешь... мы поплывём, как во сне, неизвестно куда. А когда поднимается солнце? О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви...»). Но герой уже ограблен, осквернён Зилов – арт. Вениамин Апостол. Театр «Luceafărul». Кишинев, 1976 г.
186
Русская литературa XX века всей суетой, пошлостью быта, его обещания – лишь исповедь, отчаянная попытка устоять среди «приличной» банды пошлых друзей, угроз символического Официанта: этот страшный, загадочный, деловитый персонаж возвещает, что близко уже время расчеловеченных «крутых» убийц, «братков». Отчасти Зилов похож на Егора Прокудина в «Калине красной» В. Шукшина: один рвётся из пут среды в царство утиной охоты, тишину таёжной реки, другой – в чистоту дома Байкаловых. Многомерное восприятие человека вне рамок схемы «положительный – отрицательный герой» не без воздействия А.Н. Арбузова будет органически усвоено и развито в драматургии 50–70-х годов: в пьесах Леонида Зорина (р. 1924) «Друзья и годы» (1961), «Варшавская мелодия» (1966), «Царская охота» (1974), в таких пьесах Виктора Розова (1913–2004), как «В добрый час!» (1953), «В поисках радости» (1956), «Вечно живые» (1956). Критик Е.А. Стрельцова справедливо заметила, что не одни участники драмы «Вечно живые» (киноверсия М. Калатозова «Летят журавли») остаются в памяти вечно живыми: «бессмертными оказываются сами понятия «честь», «достоинство», «долг», «порядочность». Память о жизни, отданной за эти понятия, освещает максимализм бунтов «розовских мальчиков». Следует сказать, что актёры Алексей Баталов и Татьяна Самойлова сделали эти высокие понятия предельно очеловеченными.
Что вы можете рассказать о теме одиночества человека в толпе в произведениях Вампилова? Спасала ли его героев страсть к утиной охоте?
Как вы думаете? В поисках героического современные драматурги нередко обращаются как к недавней, так и к глубокой истории. В драме главное – человек, герои, говорящие о вечном, насущном. При этом неважно, из какой эпохи доносятся их голоса. И герои прошлого могут быть нам очень близки. Перед ними, так же как и перед нами, жизнь остро, порой драматически ставила вопрос о нравственном выборе. Рассмотрите в связи с этой проблемой одну из знакомых вам пьес современных драматургов: «Самый правдивый» Гр. Горина, «Седьмой подвиг Геракла» М. Рощина или «Мать Иисуса» А. Володина. Чем современны герои этих пьес?
ОбОбщим изученнОе
1. Чем были обеспокоены лучшие драматурги страны в доперестроечную и постперестроечную эпоху? 2. Чем они пытались объяснить
Niciun comentariu:
Trimiteți un comentariu