Под моими подошвами всю мою жизнь – земля Отечества, только её боль я слышу, только о ней пишу. А.И. Солженицын Имя Александра солженицына невольно связывается у многих читателей с самым впечатляющим его героем, рязанским крестьянином, бывшим солдатом, лагерным «работягой» с номером Щ-854 – Иваном Денисовичем Шуховым из повести «Один день ивана денисовича» (1962). Этот терпеливый, всё выносящий герой, своего рода Платон Каратаев XX века, в стёртом ватнике-бушлате, с портянкой у лица от мороза в своём шествии в замерзающей колонне, среди ледяных просторов, освобождал, распрямлял сознание. Хотя рассвет был ещё холодным, очередной день нелёгким и всё шествие колонны скорее печалило, чем вселяло надежды: Не будет! Не было сверкающего мира! Портянка в инее – повязкой у лица. О кашах спор, да окрик бригадира, И – день, и – день, и – нет ему конца... И как бы ни менялись исторические обстоятельства, Иван Денисович продолжает скорбный путь в той легендарной уже колонне. Эта повесть сразу же породила неубывающий интерес к личности Солженицына, к истокам его творчества. Последующее присуждение ему Нобелевской премии (1970) и высылка из СССР (1974) этот интерес к биографии и его творчеству ещё более обострили. годы детства и ученичества Александр Исаевич Солженицын родился 11 декабря 1918 года в Кисловодске. Отчество Исаевич – результат милицейской ошибки при выдаче паспорта в Ростове-на-Дону в 1936 году. Отца своего, офицера царской армии Исаакия Семёновича Солженицына, выходца из крестьянской семьи, участника трагического похода генерала Самсонова в Восточную Пруссию в августе 1914 года (начало Первой мировой войны), будущий писатель не увидел: отец погиб при загадочных обстоятельствах за несколько месяцев до рождения сына. Мать – Таисия Захаровна Щербак, дочь крупного землевладельца на Кубани, прекрасно знавшая ино
Александр исаевич сОлЖеницын (1918–2008)
152
Русская литературa XX века странные (европейские) языки, – стала главным воспитателем, умным другом и советчиком будущего писателя. В 1924 году Таисия Захаровна с сыном переехала в Ростов. В предвоенные годы Солженицын закончит в Ростове среднюю школу и сразу же (в 1936 году) поступит в Ростовский университет на физико-математический факультет. Все его студенческие годы, проведённые в компании друзей, среди которых была и Наталья Решетовская, будущая жена Солженицына, автор мемуарных книг о жизни и творчестве писателя, – это годы напряжённой учёбы, совместных турпоходов (и велопоходов) по Военно-Грузинской дороге, по Украине и Крыму, Северному Кавказу, любительских спектаклей, юношеского стихотворства в литкружке. Ещё в юности родилось в Солженицыне стремление написать свою «главную книгу» – о трагедии России в 1917 году, о заблуждении интеллигенции (левой, либеральной), проложившей дорогу к собственной гибели... Этой книгой, имевшей вначале название «Люби революцию», станет хроника-эпопея «красное колесо» (1983–1986). В 1941 году Солженицын окончил Ростовский университет (а вместе с этим он оставил точные науки) и выехал в Москву, чтобы сдать экзамены (за 2-й курс) в Московском историко-философском литературном институте (МИФЛИ) и начать учёбу в нём на очном отделении. Заочно он уже учился в этом институте с 1939 года. Но едва он устроился в общежитии МИФЛИ (позднее писатель назовёт этот замечательный институт – «Запорожская Сечь свободной мысли»), как услышал трагическую новость: бронированные армады Гитлера напали на Советский Союз, первые бомбы обрушились на мирные советские города!
война: путь самопознания и прозрений Будучи мобилизован в армию в октябре 1941 года, Солженицын вначале попал в гужетранспортный батальон («лошадиную роту»). В письме от 25 декабря 1941 года он без всякого восторга пишет Н. Решетовской: «Сегодня чистил навоз и вспомнил, что я именинник, как нельзя кстати пришлось...». И тут же формулирует – вписывая саму войну в какой-то необходимый ему для самопознания, прозрений акт жизненного сценария! – особое отношение к войне: «Нельзя стать большим русским писателем, живя в России 41–43 годов и не побывав на фронте». В 1943 году после взятия Орла Солженицын будет награждён орденом Отечественной войны II степени, в 1944 году – после взятия Бобруйска – орденом Красного Знамени. В Восточной Пруссии он, уже капитан, мужественно выведет из вражеского окружения свою часть. В феврале 1945 года за резко непочтительное отношение – в переписке с другом юности Н. Виткевичем – к Ленину и Сталину Солженицын был арестован и осуждён на 8 лет.
153
Александр Исаевич Солженицын «Лагерные университеты» Маршрут тюремных и лагерных скитаний капитана Солженицына имел несколько очевидных вех: в 1945 году – лагерь на Калужской заставе, с лета 1946 до лета 1947 года – спецтюрьма в городе Рыбинске (недолго – в Загорске), затем – до 1949 года,– «Марфинская шарашка» (т.е. спецтюрьма) в северном пригороде Москвы, с 1950 года – лагерные работы в Экибастузе (Казахстан). Если учесть, что в «Марфинской шарашке» (она изображена в романе «В круге первом») писатель мог много читать (и «Войну и мир» Л.Н. Толстого, и сочинения А.К. Толстого, А. Фета, и словарь В.И. Даля и др.), беседовать (спорить) с весьма оригинальными, разносторонне образованными людьми вроде инженера-любомудра Д.М. Панина, критика-германиста Л.З. Копелева и др., то лагерный маршрут Солженицына был, видимо, менее «крутой», чем, скажем, маршруты «погружений во тьму» О.В. Волкова, пролегавшие через Соловки, В.Т. Шаламова – через ледяные пустыни Колымы. В феврале 1953 года Солженицын был освобождён из лагеря, стал «вечным ссыльнопоселенцем» в ауле Кок-Терек Джамбульской области. После реабилитации 6 февраля писатель некоторое время работал в Мезиновской школе во Владимирской области, здесь он жил в деревне Мильцево в избе у Матрёны Васильевны Захаровой – вспомним рассказ «матрёнин двор» (1963), затем, восстановив семейные отношения с Н.А. Решетовской, жившей и работавшей с 1949 года в Рязани, переехал к ней. Здесь писатель жил с 1957 по 1969 год. В Мильцеве (в 1956–1957 гг.), в избе незабвенной Матрёны Васильевны, была в основном закончена первая редакция романа «В круге первом», в Рязани в два приёма – весной 1959 года и осенью того же года – написан «Один день ивана денисовича».
рассказ «один день ивана денисовича» (1959) Писать что-либо в зоне, в лагерных бараках, в тюремных вагонах было, как известно, строжайше запрещено. Солженицын обходил запрет по-своему: в лагере он писал, например, автобиографическую эпопею в стихах «Дороженька» и заучивал её же. Кое-какие главы из неё он затем восстановит. Рождались и, к счастью, не умирали и другие замыслы... Секрет возникновения рассказа «Один день Ивана Денисовича» и жанровую форму её (детальная запись впечатлений, жизнеощущений одного дня из жизни рядового, «сказ» о себе заключенного) писатель объяснял так: «Я в 1950 году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и думал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути дела, достаточно описать всего один день в подробностях, в мельчайших подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а – рядовой, вот тот самый день, из которого складывается жизнь».
154
Русская литературa XX века
Этот внешний расчёт, реализованный через девять лет, оказался судьбоносным: рассказ «Один день Ивана Денисовича» стал визитной карточкой писателя, не заслоненной его же многостраничными романами. В рассказе как бы два, то сливающихся, то разделяющихся, голоса, два рассказчика, активно (но ненавязчиво) помогающих друг другу. При анализе рассказа следует обращать внимание на пограничные точки, т.е. моменты передачи нити повествования из рук автора в руки героя с его структурой речи. В этих точках всезнающий автор как бы уступает часть своих полномочий герою, но и герой не подминает автора, не ослушивается его. Одна из таких точек от автора к герою – объяснение Шухова: «Как сел? Как выйдешь?» Другая – от героя к автору – беседа Цезаря и старика о фильме «Иван Грозный». Безусловно, первым мы слышим голос автора, усваиваем его угол зрения. В его власти всё: он изображает и самого Ивана Денисовича, то лежащего утром под одеялом и бушлатом, «сунув обе ноги в подвёрнутый рукав телогрейки», то бегущего на мороз, думающего о том, куда их погонят работать, делает его объектом описания, типической частью среды. В известном смысле не более важной частью, чем угловые вышки, надзирательская, столовая, ритуал «шмона», подробности лагерных преданий, бесед. Но чем больше мы вслушиваемся в монолог автора, всматриваемся в подробности быта, в фигуры заключённых, тем яснее становится следующее: а ведь многое автору как бы «подсказывает» соавтор, Шухов! Именно он начинает обострять, усиливать наблюдательность автора, он вносит свой язык, свой угол зрения на течение дня. Монолог автора о лагере становится «сказом», стилизованной исповедью героя. Александр Твардовский не случайно сказал о рассказе: «Лагерь, с точки зрения мужика, очень народная вещь». Однако и автор, т.е. сам писатель, с его раздумьями о народе, о народном чувстве, инстинкте нравственного самосохранения среди деморализующей стихии лагеря, не исчезает в монологе героя. В конце концов целый ряд персонажей в рассказе – например, Цезарь Маркович, получающий посылки, рас
Обыск на проходе («Это фотография сделана уже в ссылке, но и телогрейка, и номера – живые, лагерные, и приёмы – именно те... Когда Иван Денисович говорит, что «они не весят, номера», это вовсе не утеря чувства достоинства ... – это просто здравый смысл. Досада, причиняемая нам номерами, была не психологическая, не моральная (как рассчитывали хозяева ГУЛАГа), – а практическая досада , что под страхом карцера надо было тратить досуг на пошивку отпоровшегося края, подновлять цифры у художников...») (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Т.3, М., 1989)
155
Александр Исаевич Солженицын суждающий о гениальности фильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный», о ловкости в обхождениях цензуры, и жилистый старик-интеллигент, называющий ловкость лжи режиссёра по-своему («заказ собачий выполнял»), – вне кругозора Ивана Денисовича. Слушая эти умные беседы «образованцев», Шухов только и отмечает: «Кашу ест ртом бесчувственным, она ему не впрок». Заметим, что язык повествования поразил читателей не только новизной (как и материал), но необычным составом речевых пластов. Такого сложного сплетения речевых пластов – от лагерно-блатной лексики («опер», «падло», «качать права», «стучать», «попки», «придурки», «шмон») до просторечных словоупотреблений («загнуть» – сказать неправдоподобное, «вкалывать», «матернуть», «пригребаться» – придираться) и речений из словаря В. Даля («ежеден», «поменело», «закалелый», «лють», «вбирчиво», «не пролья», «толпошиться» и т.п.) – не знала русская проза 50–60-х годов. Рассказ Солженицына и в языковом плане, прежде всего в плане возрождения сказа, в искусстве сказывания, преодоления книжности, отказа от всякого рода казённых «речезаменителей» предваряла будущие успехи «деревенской прозы». И в частности – искусство сказа В.П. Астафьева в «Последнем поклоне» и «Царь-рыбе». Глубокое вживание автора в героя, взаимное перевоплощение их, двуединство точек зрения обусловило и свободу сюжетного развёртывания характера Ивана Денисовича и всех конфликтов рассказа, скрытых и явных. Ограниченное пространство «дня» стало на редкость просторным. ...Уже первые мгновения жизни Ивана Денисовича на глазах, а вернее в сознании читателя-соучастника говорят о независимости героя, о мудром покорстве судьбе и непрерывном созидании особого духовного пространства, какой-то внутренней устойчивости. Лагерь – это стихия несвободы, обезличивания людей. Фактически из материала несвободы, которым плотно заполнена, угрожающе заставлена вся внешняя жизнь этого героя, творится особое сознание, в наибольшей мере живущее правдой. Можно сказать, что Шухов вставал, распрямлялся, будто поднимаясь с земли во весь рост. Вслушаемся в тот неслышный монолог, который звучит в сознании Шухова, идущего на работу в колонне по ледяной степи. Он пробует осмыслить вести из родной деревни, где дробят колхоз, урезают огороды, насмерть душат налогами всякую предприимчивость. И толкают людей на бегство от земли, подводят к странному виду наживы: к малеванью цветных «ковров» на клеёнке, на ситце, по трафарету. Вместо труда на земле – жалкое, униженное искусство «красилей» как очередной способ выживания в «чокнутом», извращённом мире. «Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы. В обход бы и Шухов пробрался. Заработок (у «красилей»), видать, лёгкий, огневой. И от своих деревенских отставать вроде бы обидно... Но, по душе, не хотел бы Иван Денисович за те ковры браться. Для них развязность нужна, нахальство, милиции на лапу совать. Шухов же сорок лет землю топчет, уж зубов нет половины и на голове плешь, никому никогда не давал и не брал ни с кого, и в лагере не научился».
156
Русская литературa XX века Весь лагерь и труд в нём, хитрости выживания при строительстве «Соцгородка» – это растлевающий страшный путь в обход всего естественного, нормального. Здесь царствует не труд, а фикция труда. Все помыслы уходят на показуху, имитацию дела. Обстоятельства заставляют и Шухова как-то приспосабливаться ко всеобщему «обходу», деморализации. Но в то же время, достраивая свой внутренний мир, герой оказался способным увлечь и других своим моральным строительством, вернуть и им память о деятельном, непоруганном добре. Вся чудесная сцена кладки стены – это эпизод раскрепощения, в котором преображается вся бригада – и подносящие раствор Алёшка-баптист с кавторангом, и бригадир Тюрин, и, конечно, Шухов. Унижена, оскорблена была даже охрана, которую забыли, которой перестали страшиться! Парадоксальность этой сцены в том, что сферой раскрепощения героев, их взлёта становится самое закрепощённое и отчуждённое от них – труд и его результаты. Во всей сцене – ни намёка на пробуждение братства, христианизацию сознания, на праведничество: «Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой захватчивой работы прошёл по ним сперва первый жарок – тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами, мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя пробил их второй жарок – тот, от которого пот высыхает. В ноги их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок лёгкий, потягивающий – не могли их мыслей отвлечь от кладки... Бригадир от поры до поры крикнет: «Раство-ору!» И Шухов своё: «Раство-ору!» Кто работу крепко тянет, тот над соседями тоже вроде бригадира становится». Всё дело в том, что и Иван Денисович, говоря на его языке, «неправильный лагерник», первый праведник среди народных героев писателя. Оценки рассказа-дебюта Солженицына в целом определялись его актуальностью в утверждении идей «оттепели», полезностью в критике культа личности. Только немногие заметили в нём праведническую точку зрения в Иване Денисовиче, баптисте Алёше, праведных не на словах, а на деле, заметили, что даже последний диалог Ивана Денисовича с Алёшей-баптистом имеет глубинную параллель с диалогом Ивана Карамазова с Алёшей («Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского). Варлам Шаламов, прочитав одним из первых рассказ, проницательно заметил, увидев в Шухове мужика-праведника: «Это – лагерь с точки зрения лагерного «работяги», который знает мастерство, умеет «заработать», работяги, но не Цезаря Марковича и кавторанга... Это увлечение работой несколько сродни тому чувству азарта, когда две голодные колонны обгоняют друг друга, это детскость души... Пусть «Один день...» будет для вас тем же, чем «Записки из Мёртвого дома» были для Достоевского». Как вы думаете, почему писатель предпочёл сказать правду о советских лагерях в художественной, а не в публицистической форме?
157
Александр Исаевич Солженицын «Ты радуйся, что ты в тюрьме! Здесь тебе есть время о душе подумать!» – утверждал Алёшка-баптист в споре с Иваном Денисовичем. Согласны ли вы с этим мнением? Как вы думаете, разделяет ли его автор? Своё мнение обоснуйте, опираясь на текст произведения. Анализируем текст Прочитайте рассказ А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», ответьте на вопросы и выполните задания. 1. Литературный критик Н. Сергованцев писал о главном герое рассказа так: «Шухов …не сопротивляется трагическим обстоятельствам, он покоряется им душой и телом. Ни малейшего внутреннего протеста, ни намёка на желание осознать причины своего тяжкого положения, ни даже малейшей попытки узнать о них у осведомлённых людей – ничего этого нет у Ивана Денисовича. Вся его жизненная программа, вся философия сведена к одному: выжить! Но ведь автор рассказа пытается представить его примером духовной стойкости…». Можно ли согласиться с такой характеристикой героя? Ваше мнение? Подтвердите текстом. 2. Найдите размышления героя о его военном прошлом, о том, как он бежал из плена и был обвинён в измене родине. Можно ли сказать, что Шухов на войне пассивен, слаб душой? 3. Как относится Шухов к тем, с кем работает в бригаде? Как к нему относятся члены бригады? 4. Каково отношение Шухова к работе, к делу? Чтобы ответить на этот вопрос, сопоставьте эпизоды мытья полов в надзирательской и кладки стены в ТЭЦ (в начале и конце рассказа). Почему так различно поведение героя? 5. Есть ли в рассказе противопоставление Шухова и Цезаря Марковича, крестьянина и городского интеллигента? Если да, то в чём оно? малая проза солженицына – рассказы «матрёнин двор» (1963), «Случай на станции Кочетовка» (1963), «Захар-Калита» (1966), «На изломе жизни» (1977), его новейшие «двучастные рассказы»: «Молодняк» (1993), «Настенька» (1995) и др. – позволяет поставить любопытную проблему взаимодействия жанров романа, повести, даже публицистики и рассказа. Концепции романов, публицистики писателя воздействуют на построение любого его рассказа, большая проза или тезисы публицистики «управляют» характерами в малой. рассказ «матрёнин двор» крайне интересен в этом плане. Он наполнен тезисами, рассуждениями о праведничестве, о красоте народного характера. Малая площадь рассказа – даже по сравнению с повестью «Один день Ивана Денисовича» – заставила писателя быть предельно изобретательным в развитии сюжета «Матрёнина двора», в изложении любимых идей, в превращении тезиса в характер. При внимательном чтении рассказа становится очевидным, что прежде чем найти характер одинокой праведницы Матрёны, Солженицын ищет... праведную землю. Правда, называет он её иначе – «нутряной Россией». Но сути дела
158
Русская литературa XX века это не меняет. Найдёшь праведный уголок – найдёшь праведницу! Поиски эти исключительно активны, рационалистичны, преднамеренны. Герой-повествователь признаётся, что ему после Казахстана, после «пыльной горячей пустыни» хотелось «затесаться и затеряться в самой нутряной России – если такая где-то была, жила». Он такую – нутряную, праведную Россию, да ещё «подальше от железной дороги», подальше «от областного центра», т.е. от власти, от плакатов, собраний – как бы и нашёл... в избе, во дворе Матрёны. Бедность Матрёны, её мучительная битва за пенсию с тьмой канцелярий, с официозной средой подчёркивает для автора подлинность находки: этот двор – оазис праведности. «Трудом праведным не наживёшь палат каменных», – говорит народ. Здесь именно труд праведный, внечиновный, внекарьерный. Исконная Русь активно противопоставляется – в беседах героя с Матрёной, в описании Тальнова – России чиновной, официозной. Автору любопытно его местопребывание между этими двумя стихиями – одинокой Матрёной и, скажем, той председательницей, «городской женщиной», которая гоняет её на бесплатные работы. «И вилы свои бери!» – кричит она, «шурша твёрдой юбкой». Обратите внимание на речь героини. В чём необычность, своеобразие её оттенков? Как явлена в ней столь желанная для автора «нутряная Россия»? Солженицын 50–60-х годов – дитя своего времени и всей идеологии «шестидесятников», яростных недругов бюрократии – искусно, экономно развивает мотивы конфликта двух Россий. Он сообщает, что Матрёна заплуталась в дебрях неправедной бюрократии: «...Она была больна, но не считалась инвалидом; она четверть века проработала в колхозе, но потому что не на заводе – не полагалось ей пенсии за себя, а добиваться можно было только за мужа, то есть за утерю кормильца. Но мужа не было уже пятнадцать лет, с начала войны, и нелегко было теперь добыть те справки с разных мест о его стаже и сколько он там получал». О том, что она всё же получила пенсию, сообщается бегло. Зато сама её гибель – на роковом переезде – предсказывается часто: героиня боится гудящего поезда, путей, идея перевоза её горницы возникла из-за отсутствия в этом лесном краю тёса, брёвен, хотя герой-председатель Горшков свёл под корень изрядно гектаров леса и сбыл в Одесскую область... Гибель дремучих лесов, переживших, перестоявших революцию, «переломы-перемолы» 30-х годов, для автора «Матрёнина двора» означает утрату спасительного начала жизни. «Весёлый смолистый запах» в рассказе Солженицына в чём-то близок и аромату «ядрёной антоновки», и запаху «грибной сырости» из бунинских «Антоновских яблок». Какая сила жизни входила в человека, резко отличная от лживого оптимизма плакатов! Горница – это сердцевина, краса дома Матрёны. В итоге гибнет Матрёнин двор, и она, последняя праведница, тоже гибнет. И в финале писатель, создатель двух праведнических характеров – Ивана Денисовича и Спиридона («В круге первом»), – досказывает идею рассказа:
159
Александр Исаевич Солженицын «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша». Эта фраза была отшлифована, отточена уже в романах писателя; энергия мысли, анализа вынесла её в финал рассказа. * * * Солженицын – самобытнейший художник, яркая персонификация трагедий, побед, величия России, прежде всего духовности – в 1994 году возвратился в Россию. Его творческий путь – и особенно в жанре новеллистики и публицистики – продолжается. Он явно очень многое уточняет на своём пути самопознания, раздумий о грядущем обустройстве постсоветской России. Он не оставляет поэтому и перо публициста, создавая то манифест «как нам обустроить россию?» (1990), то аналитическое исследование по острому вопросу межнациональных взаимоотношений русских и евреев «двести лет вместе» (2000). Писатель чрезвычайно болезненно переживает распад великой державы. Он пишет новые и новые «двучастные» рассказы, «Крохотки». Прочитайте одну из последних «Крохоток», мудрую притчу о добре и зле. Внешне эта зарисовка кажется очень унылой, полной бессилия перед сорняками, забившими грядки, нивы России. Но сколько неприязни, отвращения к «лихому зелью» в ней: это отвращение, подчёркнутое автором, лишает зелье будущего... «Сколько же труда кладёт земледелец: сохранить зёрна до срока, посеять угодно, доходить до плодов растения добрые. Но с дикой радостью вбрасываются сорняки – не только без ухода-досмотра, а против всякого ухода, в насмешку. То-то и пословица: лихое зелье – не скоро в землю уйдёт. Отчего же у добрых растений всегда сил меньше? Видя невылазность человеческой истории, что в дальнем-дальнем давно, что в наисегодняшнем сегодня, – понуро склоняешь голову: да, знать – таков закон истории. И нам из него не выбиться – никогда. Никакими благими издумками, никакими земными прожектами. До конца человечества. И отпущено каждому живущему только: свой труд – и своя ноша». знаете ли вы, что...? После опубликования «Одного дня Ивана Денисовича» А.И. Соженицын получил множество писем бывших лагерников, дополнявших личный опыт писателя и готовых принять участие в составлении летописи ГУЛАГа. Это было произведение в трёх томах с подзаголовком «Опыт художественного иссле
160
Русская литературa XX века дования». А. Солженицын использовал в нём 227 свидетельств бывших заключённых сталинских лагерей. Сам автор определил «Архипелаг ГУЛАГ» как «окаменелую нашу слезу», реквием русской Голгофе. Писатель дал полный обзор преступлений правящего режима против своего народа: исследованы все волны массовых репрессий, начиная с 1921 года и кончая 1948 годом, дано обозрение всех разновидностей карательных учреждений, список «строек коммунизма», возведённых рабским трудом заключённых, и даже страшная классификация приёмов и попыток для того, чтобы сломать волю арестованных во время следствия. Это интересно!! Рассказ «Один день Ивана Денисовича» был напечатан в 1962 году в журнале «Новый мир». А.Т. Твардовский, в то время главный редактор журнала, прочитал рукопись ночью, «в один присест», не отрываясь. «Ничего подобного давно не читал. Хороший, чистый, большой талант. Ни капли фальши», – таким было первое впечатление А.Т. Твардовского. А Григорий Бакланов говорил: «С выходом в свет повести А.Солженицына стало ясно, что писать так, как мы до сих пор писали, нельзя».
ОбОбщим изученнОе
1. В чём преимущество яркого и живого человеческого характера перед множеством наукообразной статистики? Почему читатель нередко помнит одного Ивана Денисовича Шухова из рассказа «Один день Ивана Денисовича», забыв о целых исследованиях лагерной темы? 2. В рассказе «Один день Ивана Денисовича» два повествователя. Как объединяет их богатство одного дня, одной человеческой судьбы? 3. В чём выразилось труженическое начало характера Ивана Денисовича? В каких эпизодах рассказа происходит своеобразное высвобождение героя, его распрямление? 4. Как в прозе Солженицына представлен тип праведника, без которого «не стоит земля наша»? В чём противопоставлены образы Матрёны и «чёрного» старика Фаддея в рассказе «Матрёнин двор»? *5. Почему так безрадостен, невесел чаще всего Солженицын, видя «Россию в обвале»? Этого ли он хотел, «сокрушая» советскую цивилизацию XX века?
Приглашаем в библиотеку Лакшин В.Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Лакшин В.Я. Пути журнальные. М., 1990. Нива Ж. Александр Солженицын. М., 1992. Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: новый взгляд. М., 1998. Чалмаев В.А. Александр Солжени
Александр исаевич сОлЖеницын (1918–2008)
152
Русская литературa XX века странные (европейские) языки, – стала главным воспитателем, умным другом и советчиком будущего писателя. В 1924 году Таисия Захаровна с сыном переехала в Ростов. В предвоенные годы Солженицын закончит в Ростове среднюю школу и сразу же (в 1936 году) поступит в Ростовский университет на физико-математический факультет. Все его студенческие годы, проведённые в компании друзей, среди которых была и Наталья Решетовская, будущая жена Солженицына, автор мемуарных книг о жизни и творчестве писателя, – это годы напряжённой учёбы, совместных турпоходов (и велопоходов) по Военно-Грузинской дороге, по Украине и Крыму, Северному Кавказу, любительских спектаклей, юношеского стихотворства в литкружке. Ещё в юности родилось в Солженицыне стремление написать свою «главную книгу» – о трагедии России в 1917 году, о заблуждении интеллигенции (левой, либеральной), проложившей дорогу к собственной гибели... Этой книгой, имевшей вначале название «Люби революцию», станет хроника-эпопея «красное колесо» (1983–1986). В 1941 году Солженицын окончил Ростовский университет (а вместе с этим он оставил точные науки) и выехал в Москву, чтобы сдать экзамены (за 2-й курс) в Московском историко-философском литературном институте (МИФЛИ) и начать учёбу в нём на очном отделении. Заочно он уже учился в этом институте с 1939 года. Но едва он устроился в общежитии МИФЛИ (позднее писатель назовёт этот замечательный институт – «Запорожская Сечь свободной мысли»), как услышал трагическую новость: бронированные армады Гитлера напали на Советский Союз, первые бомбы обрушились на мирные советские города!
война: путь самопознания и прозрений Будучи мобилизован в армию в октябре 1941 года, Солженицын вначале попал в гужетранспортный батальон («лошадиную роту»). В письме от 25 декабря 1941 года он без всякого восторга пишет Н. Решетовской: «Сегодня чистил навоз и вспомнил, что я именинник, как нельзя кстати пришлось...». И тут же формулирует – вписывая саму войну в какой-то необходимый ему для самопознания, прозрений акт жизненного сценария! – особое отношение к войне: «Нельзя стать большим русским писателем, живя в России 41–43 годов и не побывав на фронте». В 1943 году после взятия Орла Солженицын будет награждён орденом Отечественной войны II степени, в 1944 году – после взятия Бобруйска – орденом Красного Знамени. В Восточной Пруссии он, уже капитан, мужественно выведет из вражеского окружения свою часть. В феврале 1945 года за резко непочтительное отношение – в переписке с другом юности Н. Виткевичем – к Ленину и Сталину Солженицын был арестован и осуждён на 8 лет.
153
Александр Исаевич Солженицын «Лагерные университеты» Маршрут тюремных и лагерных скитаний капитана Солженицына имел несколько очевидных вех: в 1945 году – лагерь на Калужской заставе, с лета 1946 до лета 1947 года – спецтюрьма в городе Рыбинске (недолго – в Загорске), затем – до 1949 года,– «Марфинская шарашка» (т.е. спецтюрьма) в северном пригороде Москвы, с 1950 года – лагерные работы в Экибастузе (Казахстан). Если учесть, что в «Марфинской шарашке» (она изображена в романе «В круге первом») писатель мог много читать (и «Войну и мир» Л.Н. Толстого, и сочинения А.К. Толстого, А. Фета, и словарь В.И. Даля и др.), беседовать (спорить) с весьма оригинальными, разносторонне образованными людьми вроде инженера-любомудра Д.М. Панина, критика-германиста Л.З. Копелева и др., то лагерный маршрут Солженицына был, видимо, менее «крутой», чем, скажем, маршруты «погружений во тьму» О.В. Волкова, пролегавшие через Соловки, В.Т. Шаламова – через ледяные пустыни Колымы. В феврале 1953 года Солженицын был освобождён из лагеря, стал «вечным ссыльнопоселенцем» в ауле Кок-Терек Джамбульской области. После реабилитации 6 февраля писатель некоторое время работал в Мезиновской школе во Владимирской области, здесь он жил в деревне Мильцево в избе у Матрёны Васильевны Захаровой – вспомним рассказ «матрёнин двор» (1963), затем, восстановив семейные отношения с Н.А. Решетовской, жившей и работавшей с 1949 года в Рязани, переехал к ней. Здесь писатель жил с 1957 по 1969 год. В Мильцеве (в 1956–1957 гг.), в избе незабвенной Матрёны Васильевны, была в основном закончена первая редакция романа «В круге первом», в Рязани в два приёма – весной 1959 года и осенью того же года – написан «Один день ивана денисовича».
рассказ «один день ивана денисовича» (1959) Писать что-либо в зоне, в лагерных бараках, в тюремных вагонах было, как известно, строжайше запрещено. Солженицын обходил запрет по-своему: в лагере он писал, например, автобиографическую эпопею в стихах «Дороженька» и заучивал её же. Кое-какие главы из неё он затем восстановит. Рождались и, к счастью, не умирали и другие замыслы... Секрет возникновения рассказа «Один день Ивана Денисовича» и жанровую форму её (детальная запись впечатлений, жизнеощущений одного дня из жизни рядового, «сказ» о себе заключенного) писатель объяснял так: «Я в 1950 году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и думал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути дела, достаточно описать всего один день в подробностях, в мельчайших подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а – рядовой, вот тот самый день, из которого складывается жизнь».
154
Русская литературa XX века
Этот внешний расчёт, реализованный через девять лет, оказался судьбоносным: рассказ «Один день Ивана Денисовича» стал визитной карточкой писателя, не заслоненной его же многостраничными романами. В рассказе как бы два, то сливающихся, то разделяющихся, голоса, два рассказчика, активно (но ненавязчиво) помогающих друг другу. При анализе рассказа следует обращать внимание на пограничные точки, т.е. моменты передачи нити повествования из рук автора в руки героя с его структурой речи. В этих точках всезнающий автор как бы уступает часть своих полномочий герою, но и герой не подминает автора, не ослушивается его. Одна из таких точек от автора к герою – объяснение Шухова: «Как сел? Как выйдешь?» Другая – от героя к автору – беседа Цезаря и старика о фильме «Иван Грозный». Безусловно, первым мы слышим голос автора, усваиваем его угол зрения. В его власти всё: он изображает и самого Ивана Денисовича, то лежащего утром под одеялом и бушлатом, «сунув обе ноги в подвёрнутый рукав телогрейки», то бегущего на мороз, думающего о том, куда их погонят работать, делает его объектом описания, типической частью среды. В известном смысле не более важной частью, чем угловые вышки, надзирательская, столовая, ритуал «шмона», подробности лагерных преданий, бесед. Но чем больше мы вслушиваемся в монолог автора, всматриваемся в подробности быта, в фигуры заключённых, тем яснее становится следующее: а ведь многое автору как бы «подсказывает» соавтор, Шухов! Именно он начинает обострять, усиливать наблюдательность автора, он вносит свой язык, свой угол зрения на течение дня. Монолог автора о лагере становится «сказом», стилизованной исповедью героя. Александр Твардовский не случайно сказал о рассказе: «Лагерь, с точки зрения мужика, очень народная вещь». Однако и автор, т.е. сам писатель, с его раздумьями о народе, о народном чувстве, инстинкте нравственного самосохранения среди деморализующей стихии лагеря, не исчезает в монологе героя. В конце концов целый ряд персонажей в рассказе – например, Цезарь Маркович, получающий посылки, рас
Обыск на проходе («Это фотография сделана уже в ссылке, но и телогрейка, и номера – живые, лагерные, и приёмы – именно те... Когда Иван Денисович говорит, что «они не весят, номера», это вовсе не утеря чувства достоинства ... – это просто здравый смысл. Досада, причиняемая нам номерами, была не психологическая, не моральная (как рассчитывали хозяева ГУЛАГа), – а практическая досада , что под страхом карцера надо было тратить досуг на пошивку отпоровшегося края, подновлять цифры у художников...») (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Т.3, М., 1989)
155
Александр Исаевич Солженицын суждающий о гениальности фильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный», о ловкости в обхождениях цензуры, и жилистый старик-интеллигент, называющий ловкость лжи режиссёра по-своему («заказ собачий выполнял»), – вне кругозора Ивана Денисовича. Слушая эти умные беседы «образованцев», Шухов только и отмечает: «Кашу ест ртом бесчувственным, она ему не впрок». Заметим, что язык повествования поразил читателей не только новизной (как и материал), но необычным составом речевых пластов. Такого сложного сплетения речевых пластов – от лагерно-блатной лексики («опер», «падло», «качать права», «стучать», «попки», «придурки», «шмон») до просторечных словоупотреблений («загнуть» – сказать неправдоподобное, «вкалывать», «матернуть», «пригребаться» – придираться) и речений из словаря В. Даля («ежеден», «поменело», «закалелый», «лють», «вбирчиво», «не пролья», «толпошиться» и т.п.) – не знала русская проза 50–60-х годов. Рассказ Солженицына и в языковом плане, прежде всего в плане возрождения сказа, в искусстве сказывания, преодоления книжности, отказа от всякого рода казённых «речезаменителей» предваряла будущие успехи «деревенской прозы». И в частности – искусство сказа В.П. Астафьева в «Последнем поклоне» и «Царь-рыбе». Глубокое вживание автора в героя, взаимное перевоплощение их, двуединство точек зрения обусловило и свободу сюжетного развёртывания характера Ивана Денисовича и всех конфликтов рассказа, скрытых и явных. Ограниченное пространство «дня» стало на редкость просторным. ...Уже первые мгновения жизни Ивана Денисовича на глазах, а вернее в сознании читателя-соучастника говорят о независимости героя, о мудром покорстве судьбе и непрерывном созидании особого духовного пространства, какой-то внутренней устойчивости. Лагерь – это стихия несвободы, обезличивания людей. Фактически из материала несвободы, которым плотно заполнена, угрожающе заставлена вся внешняя жизнь этого героя, творится особое сознание, в наибольшей мере живущее правдой. Можно сказать, что Шухов вставал, распрямлялся, будто поднимаясь с земли во весь рост. Вслушаемся в тот неслышный монолог, который звучит в сознании Шухова, идущего на работу в колонне по ледяной степи. Он пробует осмыслить вести из родной деревни, где дробят колхоз, урезают огороды, насмерть душат налогами всякую предприимчивость. И толкают людей на бегство от земли, подводят к странному виду наживы: к малеванью цветных «ковров» на клеёнке, на ситце, по трафарету. Вместо труда на земле – жалкое, униженное искусство «красилей» как очередной способ выживания в «чокнутом», извращённом мире. «Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы. В обход бы и Шухов пробрался. Заработок (у «красилей»), видать, лёгкий, огневой. И от своих деревенских отставать вроде бы обидно... Но, по душе, не хотел бы Иван Денисович за те ковры браться. Для них развязность нужна, нахальство, милиции на лапу совать. Шухов же сорок лет землю топчет, уж зубов нет половины и на голове плешь, никому никогда не давал и не брал ни с кого, и в лагере не научился».
156
Русская литературa XX века Весь лагерь и труд в нём, хитрости выживания при строительстве «Соцгородка» – это растлевающий страшный путь в обход всего естественного, нормального. Здесь царствует не труд, а фикция труда. Все помыслы уходят на показуху, имитацию дела. Обстоятельства заставляют и Шухова как-то приспосабливаться ко всеобщему «обходу», деморализации. Но в то же время, достраивая свой внутренний мир, герой оказался способным увлечь и других своим моральным строительством, вернуть и им память о деятельном, непоруганном добре. Вся чудесная сцена кладки стены – это эпизод раскрепощения, в котором преображается вся бригада – и подносящие раствор Алёшка-баптист с кавторангом, и бригадир Тюрин, и, конечно, Шухов. Унижена, оскорблена была даже охрана, которую забыли, которой перестали страшиться! Парадоксальность этой сцены в том, что сферой раскрепощения героев, их взлёта становится самое закрепощённое и отчуждённое от них – труд и его результаты. Во всей сцене – ни намёка на пробуждение братства, христианизацию сознания, на праведничество: «Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой захватчивой работы прошёл по ним сперва первый жарок – тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами, мокреет. Но они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя пробил их второй жарок – тот, от которого пот высыхает. В ноги их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок лёгкий, потягивающий – не могли их мыслей отвлечь от кладки... Бригадир от поры до поры крикнет: «Раство-ору!» И Шухов своё: «Раство-ору!» Кто работу крепко тянет, тот над соседями тоже вроде бригадира становится». Всё дело в том, что и Иван Денисович, говоря на его языке, «неправильный лагерник», первый праведник среди народных героев писателя. Оценки рассказа-дебюта Солженицына в целом определялись его актуальностью в утверждении идей «оттепели», полезностью в критике культа личности. Только немногие заметили в нём праведническую точку зрения в Иване Денисовиче, баптисте Алёше, праведных не на словах, а на деле, заметили, что даже последний диалог Ивана Денисовича с Алёшей-баптистом имеет глубинную параллель с диалогом Ивана Карамазова с Алёшей («Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского). Варлам Шаламов, прочитав одним из первых рассказ, проницательно заметил, увидев в Шухове мужика-праведника: «Это – лагерь с точки зрения лагерного «работяги», который знает мастерство, умеет «заработать», работяги, но не Цезаря Марковича и кавторанга... Это увлечение работой несколько сродни тому чувству азарта, когда две голодные колонны обгоняют друг друга, это детскость души... Пусть «Один день...» будет для вас тем же, чем «Записки из Мёртвого дома» были для Достоевского». Как вы думаете, почему писатель предпочёл сказать правду о советских лагерях в художественной, а не в публицистической форме?
157
Александр Исаевич Солженицын «Ты радуйся, что ты в тюрьме! Здесь тебе есть время о душе подумать!» – утверждал Алёшка-баптист в споре с Иваном Денисовичем. Согласны ли вы с этим мнением? Как вы думаете, разделяет ли его автор? Своё мнение обоснуйте, опираясь на текст произведения. Анализируем текст Прочитайте рассказ А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», ответьте на вопросы и выполните задания. 1. Литературный критик Н. Сергованцев писал о главном герое рассказа так: «Шухов …не сопротивляется трагическим обстоятельствам, он покоряется им душой и телом. Ни малейшего внутреннего протеста, ни намёка на желание осознать причины своего тяжкого положения, ни даже малейшей попытки узнать о них у осведомлённых людей – ничего этого нет у Ивана Денисовича. Вся его жизненная программа, вся философия сведена к одному: выжить! Но ведь автор рассказа пытается представить его примером духовной стойкости…». Можно ли согласиться с такой характеристикой героя? Ваше мнение? Подтвердите текстом. 2. Найдите размышления героя о его военном прошлом, о том, как он бежал из плена и был обвинён в измене родине. Можно ли сказать, что Шухов на войне пассивен, слаб душой? 3. Как относится Шухов к тем, с кем работает в бригаде? Как к нему относятся члены бригады? 4. Каково отношение Шухова к работе, к делу? Чтобы ответить на этот вопрос, сопоставьте эпизоды мытья полов в надзирательской и кладки стены в ТЭЦ (в начале и конце рассказа). Почему так различно поведение героя? 5. Есть ли в рассказе противопоставление Шухова и Цезаря Марковича, крестьянина и городского интеллигента? Если да, то в чём оно? малая проза солженицына – рассказы «матрёнин двор» (1963), «Случай на станции Кочетовка» (1963), «Захар-Калита» (1966), «На изломе жизни» (1977), его новейшие «двучастные рассказы»: «Молодняк» (1993), «Настенька» (1995) и др. – позволяет поставить любопытную проблему взаимодействия жанров романа, повести, даже публицистики и рассказа. Концепции романов, публицистики писателя воздействуют на построение любого его рассказа, большая проза или тезисы публицистики «управляют» характерами в малой. рассказ «матрёнин двор» крайне интересен в этом плане. Он наполнен тезисами, рассуждениями о праведничестве, о красоте народного характера. Малая площадь рассказа – даже по сравнению с повестью «Один день Ивана Денисовича» – заставила писателя быть предельно изобретательным в развитии сюжета «Матрёнина двора», в изложении любимых идей, в превращении тезиса в характер. При внимательном чтении рассказа становится очевидным, что прежде чем найти характер одинокой праведницы Матрёны, Солженицын ищет... праведную землю. Правда, называет он её иначе – «нутряной Россией». Но сути дела
158
Русская литературa XX века это не меняет. Найдёшь праведный уголок – найдёшь праведницу! Поиски эти исключительно активны, рационалистичны, преднамеренны. Герой-повествователь признаётся, что ему после Казахстана, после «пыльной горячей пустыни» хотелось «затесаться и затеряться в самой нутряной России – если такая где-то была, жила». Он такую – нутряную, праведную Россию, да ещё «подальше от железной дороги», подальше «от областного центра», т.е. от власти, от плакатов, собраний – как бы и нашёл... в избе, во дворе Матрёны. Бедность Матрёны, её мучительная битва за пенсию с тьмой канцелярий, с официозной средой подчёркивает для автора подлинность находки: этот двор – оазис праведности. «Трудом праведным не наживёшь палат каменных», – говорит народ. Здесь именно труд праведный, внечиновный, внекарьерный. Исконная Русь активно противопоставляется – в беседах героя с Матрёной, в описании Тальнова – России чиновной, официозной. Автору любопытно его местопребывание между этими двумя стихиями – одинокой Матрёной и, скажем, той председательницей, «городской женщиной», которая гоняет её на бесплатные работы. «И вилы свои бери!» – кричит она, «шурша твёрдой юбкой». Обратите внимание на речь героини. В чём необычность, своеобразие её оттенков? Как явлена в ней столь желанная для автора «нутряная Россия»? Солженицын 50–60-х годов – дитя своего времени и всей идеологии «шестидесятников», яростных недругов бюрократии – искусно, экономно развивает мотивы конфликта двух Россий. Он сообщает, что Матрёна заплуталась в дебрях неправедной бюрократии: «...Она была больна, но не считалась инвалидом; она четверть века проработала в колхозе, но потому что не на заводе – не полагалось ей пенсии за себя, а добиваться можно было только за мужа, то есть за утерю кормильца. Но мужа не было уже пятнадцать лет, с начала войны, и нелегко было теперь добыть те справки с разных мест о его стаже и сколько он там получал». О том, что она всё же получила пенсию, сообщается бегло. Зато сама её гибель – на роковом переезде – предсказывается часто: героиня боится гудящего поезда, путей, идея перевоза её горницы возникла из-за отсутствия в этом лесном краю тёса, брёвен, хотя герой-председатель Горшков свёл под корень изрядно гектаров леса и сбыл в Одесскую область... Гибель дремучих лесов, переживших, перестоявших революцию, «переломы-перемолы» 30-х годов, для автора «Матрёнина двора» означает утрату спасительного начала жизни. «Весёлый смолистый запах» в рассказе Солженицына в чём-то близок и аромату «ядрёной антоновки», и запаху «грибной сырости» из бунинских «Антоновских яблок». Какая сила жизни входила в человека, резко отличная от лживого оптимизма плакатов! Горница – это сердцевина, краса дома Матрёны. В итоге гибнет Матрёнин двор, и она, последняя праведница, тоже гибнет. И в финале писатель, создатель двух праведнических характеров – Ивана Денисовича и Спиридона («В круге первом»), – досказывает идею рассказа:
159
Александр Исаевич Солженицын «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша». Эта фраза была отшлифована, отточена уже в романах писателя; энергия мысли, анализа вынесла её в финал рассказа. * * * Солженицын – самобытнейший художник, яркая персонификация трагедий, побед, величия России, прежде всего духовности – в 1994 году возвратился в Россию. Его творческий путь – и особенно в жанре новеллистики и публицистики – продолжается. Он явно очень многое уточняет на своём пути самопознания, раздумий о грядущем обустройстве постсоветской России. Он не оставляет поэтому и перо публициста, создавая то манифест «как нам обустроить россию?» (1990), то аналитическое исследование по острому вопросу межнациональных взаимоотношений русских и евреев «двести лет вместе» (2000). Писатель чрезвычайно болезненно переживает распад великой державы. Он пишет новые и новые «двучастные» рассказы, «Крохотки». Прочитайте одну из последних «Крохоток», мудрую притчу о добре и зле. Внешне эта зарисовка кажется очень унылой, полной бессилия перед сорняками, забившими грядки, нивы России. Но сколько неприязни, отвращения к «лихому зелью» в ней: это отвращение, подчёркнутое автором, лишает зелье будущего... «Сколько же труда кладёт земледелец: сохранить зёрна до срока, посеять угодно, доходить до плодов растения добрые. Но с дикой радостью вбрасываются сорняки – не только без ухода-досмотра, а против всякого ухода, в насмешку. То-то и пословица: лихое зелье – не скоро в землю уйдёт. Отчего же у добрых растений всегда сил меньше? Видя невылазность человеческой истории, что в дальнем-дальнем давно, что в наисегодняшнем сегодня, – понуро склоняешь голову: да, знать – таков закон истории. И нам из него не выбиться – никогда. Никакими благими издумками, никакими земными прожектами. До конца человечества. И отпущено каждому живущему только: свой труд – и своя ноша». знаете ли вы, что...? После опубликования «Одного дня Ивана Денисовича» А.И. Соженицын получил множество писем бывших лагерников, дополнявших личный опыт писателя и готовых принять участие в составлении летописи ГУЛАГа. Это было произведение в трёх томах с подзаголовком «Опыт художественного иссле
160
Русская литературa XX века дования». А. Солженицын использовал в нём 227 свидетельств бывших заключённых сталинских лагерей. Сам автор определил «Архипелаг ГУЛАГ» как «окаменелую нашу слезу», реквием русской Голгофе. Писатель дал полный обзор преступлений правящего режима против своего народа: исследованы все волны массовых репрессий, начиная с 1921 года и кончая 1948 годом, дано обозрение всех разновидностей карательных учреждений, список «строек коммунизма», возведённых рабским трудом заключённых, и даже страшная классификация приёмов и попыток для того, чтобы сломать волю арестованных во время следствия. Это интересно!! Рассказ «Один день Ивана Денисовича» был напечатан в 1962 году в журнале «Новый мир». А.Т. Твардовский, в то время главный редактор журнала, прочитал рукопись ночью, «в один присест», не отрываясь. «Ничего подобного давно не читал. Хороший, чистый, большой талант. Ни капли фальши», – таким было первое впечатление А.Т. Твардовского. А Григорий Бакланов говорил: «С выходом в свет повести А.Солженицына стало ясно, что писать так, как мы до сих пор писали, нельзя».
ОбОбщим изученнОе
1. В чём преимущество яркого и живого человеческого характера перед множеством наукообразной статистики? Почему читатель нередко помнит одного Ивана Денисовича Шухова из рассказа «Один день Ивана Денисовича», забыв о целых исследованиях лагерной темы? 2. В рассказе «Один день Ивана Денисовича» два повествователя. Как объединяет их богатство одного дня, одной человеческой судьбы? 3. В чём выразилось труженическое начало характера Ивана Денисовича? В каких эпизодах рассказа происходит своеобразное высвобождение героя, его распрямление? 4. Как в прозе Солженицына представлен тип праведника, без которого «не стоит земля наша»? В чём противопоставлены образы Матрёны и «чёрного» старика Фаддея в рассказе «Матрёнин двор»? *5. Почему так безрадостен, невесел чаще всего Солженицын, видя «Россию в обвале»? Этого ли он хотел, «сокрушая» советскую цивилизацию XX века?
Приглашаем в библиотеку Лакшин В.Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Лакшин В.Я. Пути журнальные. М., 1990. Нива Ж. Александр Солженицын. М., 1992. Спиваковский П.Е. Феномен Солженицына: новый взгляд. М., 1998. Чалмаев В.А. Александр Солжени
Niciun comentariu:
Trimiteți un comentariu