Осмысление ВеликОй ПОбеды Поэты-фронтовики так скажут об истоках этого осмысления, власти воспоминаний о войне, о её безымянных высотах: И осторожно ходит по земле – Босая Память – маленькая женщина. (Е. Исаев) Не я участвую в войне, Она участвует во мне. (Ю. Левитанский) В 40–50-е годы досказывали своё слово о войне поэты С. Гудзенко, М. Дудин, А. Фатьянов, С. Орлов, М. Алигер, Е. Долматовский, входили с новыми темами Ю. Друнина, А. Межиров, Д. Самойлов, В. Фёдоров, С. Викулов, С. Наровчатов, М. Луконин, А. Яшин, А. Недогонов, С. Смирнов, Б. Слуцкий, Е. Винокуров. Основной мотив этой лирики, душевный настрой людей в годы войны, удачно выразил Александр межиров (1923–2009) в стихотворении «Музыка»: Какая музыка была! Какая музыка играла, Когда и души, и тела Война проклятая попрала. Какая музыка во всём, Всем и для всех – не по ранжиру. Осилим... Выстоим... Спасём... Ах, не до жиру – быть бы живу... Этот поэт напишет много стихов о войне – «Воспоминания о пехоте», «Коммунисты, вперёд» и др. Он будет постоянно развивать мысль о том, как различается восприятие происходящего в разные годы: «Но даже смерть в семнадцать – малость, / В семнадцать лет любое зло / Совсем легко воспринималось, / Да отложилось глубоко...» Может быть, этот мотив перекликается и с известным, вошедшим в поговорку стихотворением Давида Самойлова (1920–1990) этих же лет «Сороковые – роковые», где сопоставлены две стихии: «война гуляет по России, а мы – такие молодые». Эта трагическая «музыка», а проще говоря, ощущение священного смысла войны, всеобщего равенства людей в тылу и на фронте перед бедой, неумирающей памяти были прекрасно выражены в сборниках бывшего санинструктора Юлии друниной (1924–1991), участника обороны Ленинграда михаила дудина (1916–1993), фронтовика михаила луконина (1918–1976), танкиста сергея Орлова (1921–1977) и др. Нравственная проблематика этой поэзии была очерчена несколькими центральными мотивами: – во-первых, мотивом грандиозности подвига, свершённого простыми людьми в шинелях, скрытым изумлением, выразившимся, например, в строках Сергея Орлова: Это было всё-таки со мной В день девятый мая, в сорок пятом: Мир желанный на оси земной Утвердил я, будучи солдатом.
111
Литературный процесс 50-80-х годов – во-вторых, своеобразной ностальгией по фронтовому братству, по высоте духовного взлёта, пережитого в огненные годы на безымянных высотах войны. «Мне часто снятся те ребята», – скажет в своей песне из кинофильма «Тишина» М. Матусовский. «Я знаю, никакой моей вины... – задумается герой Твардовского о не пришедших с войны. – И всё же, всё же, всё же...» Тоска по фронтовому дружеству будет вырастать до раздумий о качестве времени, о яркости жизни. Этот мотив выразила, например, Ю. Друнина, сказав, что она, простая санитарка, та, для которой «бытом стала смерть», убеждена: ...Никогда так ярко Уже не будет жизнь моя гореть. Литература в послевоенное, но оттого не менее суровое время (ведь началась «холодная война» с бывшими союзниками, явно устрашавшими СССР ядерной бомбой) считалась мобилизованной, встроенной во все дела страны. Она боролась за мир (а угроза войны была реальной) всеми видами поэтического слова, публицистических жанров. Типичным образцом книги, посвящённой теме борьбы за мир, был, например, сборник стихов К. Симонова «Друзья и враги» (1948). Поэт входил в зал перед зарубежной публикой с таким ощущением: Я вышел на трибуну в зал, Мне зал напоминал войну, А тишина – ту тишину, Что обрывает первый залп. Из эмиграции – а во Франции, США ещё жили в 50-е годы И.А. Бунин,
А.М. Ремизов, Г.В. Иванов, В.В. Набоков, М.А. Алданов и др. – доходили восторженные оценки И.А. Буниным языка поэмы А. Твардовского «Василий Тёркин», новеллы К.Г. Паустовского «Корчма на Брагинке» и т.п. Разрыв с эмиграцией, однако, сохранялся, и этому способствовало усиление «холодной войны». Влияние войны, как постепенно выяснялось в 40–60-е годы, было почти безграничным. «Война вошла в мальчишество моё», – так говорили о себе поэты 60–90-х годов Ю. Кузнецов, Ф. Чуев, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, А. Передреев. От имени всего поколения юных блокадников Ленинграда сказал о необычнейшей ситуации, страшном и гордом мироощущении мальчишек военных лет Юрий Воронов (1929–1993): В блокадных днях И в этом нет беды, Мы так и не узнали: Но взрослым людям, Меж юностью и детством Уже прожившим многие года, Где черта? Вдруг страшно оттого, Нам в сорок третьем Что мы не будем Выдали медали, Ни старше, ни взрослее, И только в сорок пятом Чем тогда. Паспорта.
112
Русская литературa XX века * * * В умонастроениях советских людей в те годы ощущалась, помимо великой гордости за Победу, достигнутую вместе с союзниками, и известная горечь: вновь зазвучали угрозы в наш адрес, образовалась сеть военных баз вокруг разорённого войной СССР... Литературный процесс в этих условиях стал управляемым, руководимым. Напомним некоторые суровые вехи этой управляемости, регламентации: 1) партийное постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года, после которого ленинградцы А.А. Ахматова и М.М. Зощенко, обвинённые в «духе низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада», были исключены из Союза писателей; 2) в понимание «социалистического реализма» вносились с помощью нормативных, управляемых дискуссий 1946–1952 годов совершенно недопустимые «уточнения», «углубления». Например, предписывалось учитывать, что в нашем обществе исключена сама возможность противоречий и конфликтов (кроме борьбы с пережитками капитализма!), а потому литераторам вменялось в обязанность изображение борьбы «хорошего с лучшим», «хорошего с отличным».
«ОттеПель» и ПОяВление «грОмких» (эстрАдных) и «тихих» лирикОВ Процесс рождения нового типа литературного движения – «оттепель» – получил своё определение от одноимённой повести (1954) И.Г. Эренбурга. Она была для писателей не кратковременным состоянием освобождения, отрезвления от догм, от полуправды, а достаточно длительным процессом. «Оттепель» имела свои этапы продвижения вперёд и возврата к старому, неполное, частичное возвращение запрещённой ранее литературы (например, публикация романа «Мастер и Маргарита» в 1966 году или выход 9 томов собрания сочинений И.А. Бунина в 1956-м) и эпизоды проработок, осуждений. Важный этап «оттепели» – это появление серии художественных произведений, утверждавших новый тип взаимосвязей писателя и общества, право писателя видеть мир, каков он есть. Это и роман В.Д. Дудинцева (1918–1998) «Не хлебом единым» (1956), и стихи вологодского поэта А. Яшина (1913–1968) из сборника с характерным названием «Босиком по земле» (1965), повесть
В. Ф. Тендрякова (1923–1984) «Падение Ивана Чупрова» (1953) и роман «Тугой узел» (1956). Последний отрезок «оттепели» (1961–1963) правомерно связывается с романом писателя-фронтовика Ю.В. Бондарева (р. 1924) «Тишина» (1960), ранними романами «Звёздный билет» (1961) и «Апельсины из Марокко» (1963) В. Аксёнова, публицистической поэзией Е. Евтушенко и др. в журнале «Юность» и, безусловно, с первым достоверным описанием лагеря – рассказом «Один день Ивана Денисовича» (1962) А.И. Солженицына (1918–2008). В этот же период резко возрастает роль так называемого «самиздата» и
113
Литературный процесс 50-80-х годов «тамиздата», объединений авангардной поэзии вроде «лианозовской школы» и песенных «рок-кабаре», своего рода «солнечного подполья» для авторской, «подъездной» или «путевой» песни.
поэтическая «оттепель»: «громкая» (эстрадная) лирика В статье «Поэт и площадь» Андрей Вознесенский, вспоминая поэтический бум конца 50-х – начала 60-х годов, «бесконвойный» выход поэзии на эстраду, в целом возобновление лирики как саморазвивающегося мнения, голоса эпохи, создал своеобразный портрет самого «громкого» лирика тех лет Евгения Евтушенко во взаимодействии с его расчётливо ошеломляемой аудиторией на площади Маяковского: «Ах, площадь, как холодит губы твой морозный микрофон, как сладко томит колени твой тревожный простор, твоя чёрная свобода... – тысячеголовая, ждущая, окутанная туманным дыханием... Страшно стоять над площадью Маяковского... Евтушенко, в пальто «в ёлочку», с коротковатыми рукавами, рубит осенний воздух ритмическим, митинговым жестом... Он лирически вбирает политический нерв мгновения... Русская поэзия вырвалась на площади, залы, стадионы. Захотелось набрать полные лёгкие и крикнуть. 60-е годы нашли себя в синтезе слова и сцены, поэта и актёра...» Собственно, это и портрет Евтушенко, и оценка многих граней поэтического бума, в целом ориентированного на поддержку ломки, сокрушения старого, когда «и голосом ломавшимся моим / ломавшееся время закричало». Безусловно, евгений Александрович евтушенко (р. 1933) был главным агитатором, поэтическим лидером этого короткого противоречивого периода, завершившегося в 1964 году с отстранением от власти Н.С. Хрущёва. Сейчас очевидно, что сам бунт поэтов-шестидесятников был плановым, имел свои допуски и ограничения, не только внешние. Лирика молодого Е. Евтушенко, окончившего в 1954 году Литературный институт, – и прежде всего такие его книги, как «Шоссе энтузиастов» (1956), «Яблоко» (1960), «Нежность» (1962), «Взмах руки» (1962), «Катер связи» (1967), «Поэт в России больше, чем поэт» (1973), «Точка опоры» (1981), – не только превосходила поэзию многих современников своей известностью в России и за её пределами. В её «громкости», или «эстрадности», заключено было множество формул перехода к либеральной весне. В таких его стихотворениях, как «Карьера» («Я делаю себе карьеру тем, что не делаю её...»), «Граждане, послушайте меня», «Наследники Сталина» («Безмолвствовал мрамор...»), «Давайте, мальчики!», «Хотят ли русские войны», «Нигилист», «Гражданственность – талант нелёгкий», «Памяти Ахматовой» и др., звучали типичные «антикультовские» мотивы. Поэт критиковал ритуалы и обычаи советской эпохи, помпезность, лакировку. В дальнейшем
114
Русская литературa XX века он был удостоен звания почётного члена Американской академии искусств, Европейской академии искусств, награждён несколькими орденами. С началом 80–90-х годов он – сопредседатель общества «Мемориал», сподвижник
М.С. Горбачёва. Со временем его поэзия (за исключением лирических стихотворений, обращённых к вечным темам и глубоким чувствам) потеряла свою актуальность, хотя долго сохранялись «его артистизм, актёрское обаяние и умение передавать своё возбуждение почти любой аудитории». В пространных поэмах вроде «Братской ГЭС» (1965) с радостным хором молодых энтузиастов-сибиряков, «Казанский университет» (1970), «Мама и нейтронная бомба» (1982) Евтушенко временами стал превращаться в явного оратора, газетного трибуна. «Громкая» лирика создавала полый внутри мираж мира: народ превращался в публику, которую надо было веселить, учить жить по законам эстрады. В большом количестве поэм, лирических сборников, романов Евтушенко («Ягодные места», 1981; «Не умирай прежде смерти», 1987), сценариев («Детский сад», 1983; «Похороны Сталина», 1990) ярко выражена тенденция быстрого затухания «громкой» поэзии. Затухание вытекало из её агитационности, крикливости, эгоцентризма. Поэт очень часто только «разъяснял» самого себя: Среди совсем нестрашных с виду полужеланий, получувств щемит: неужто я не выйду, неужто я не получусь? («Я что-то часто замечаю…») Занимаю трамваи с бою, увлечённо кому-то лгу, и бегу я сам за собою и догнать себя не могу. («Я шатаюсь в толкучке
столичной…») Многие мотивы гражданской лирики Евтушенко развил роберт иванович рождественский (1932–1994), который ещё в годы учёбы в Литературном институте познакомился и с Е. Евтушенко, учившимся на старшем курсе, и с Б. Ахмадулиной, тоже начинавшей в плеяде «громких» поэтов. Его книги «Флаги весны» (1955), «За двадцать лет» (1973), героические баллады («Огромный город», «Баллада о спасённом знамени»), поэма «Реквием» (1961) были во многом иллюстративными, публицистичными. Р. Рождественский, не имевший вкуса к экспериментам, легко узнаваемый в своей зависимости от Маяковского по интонации и строфической лестнице, вернул поэзию к романтике революции, к образам гражданской войны. Он не только дополнил «конспект» настроений и эмоций, запечатлённых Е. Евтушенко, но придал теме освобождения души, иллюзиям и надеждам – особенно в своих песнях – всеобщий упрощённо-риторический характер и, увы, часто сентиментальную «философичность». Лучшие песни Р. Рождественского – в частности,
115
Литературный процесс 50-80-х годов к телесериалу «Семнадцать мгновений весны» – свидетельствовали об отходе поэта от «модной» эстрадности. Осознав в конце недолгой своей жизни, в предчувствии смерти свою слишком обильную дань риторике, поэт горестно сказал о себе: «Из того, что довелось мне сделать, / Выдохнуть случайно довелось, / Может, наберётся строчек десять... / хорошо бы, / Если б набралось» («Никому из нас не жить повторно...»). Последние стихотворные строки поэта, созданные после расстрела властью Белого дома в 1993 году, за несколько дней до кончины, – свидетельство резкого повзросления, отрезвления, трагического самоочищения поэта-романтика:
Ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови! Над Россией сквозь годы-века шли кровавые облака. Умываемся кровью мы. Воздвигали мы на крови гнёзда ненависти и любви. На крови посреди земли тюрьмы строили и кремли. Рекам крови потерян счёт... А она всё течёт и течёт. Андрей Андреевич Вознесенский (1933–2010), выпускник Московского архитектурного института (в 1957 году), создал свои первые книги также в 60-е годы: «Парабола» (1960), «Треугольная груша» (1962), «Антимиры» (1964), «Ахиллесово сердце» (1966). Он имел свою читательскую аудиторию и свои поэтические истоки, весьма серьёзные. Не отрицая важности площади, даже стадиона, как резонатора поэтического голоса, Вознесенский обращался и в годы «оттепели», и позднее, в годы перестройки, когда выйдут его новые книги («Прорабы духа», 1984; «Ров», 1987; «Аксиомы самоиска», 1990; «Россия. Poesia», 1991), прежде всего к интеллектуалам, «физикам и лирикам». Основой «самоиска» поэта стали во многом традиция Б. Пастернака (с «одержимой» метафоричностью мира) и развивающийся опыт русского и мирового авангарда. «Молюсь именам, зёрнам культуры и гармонии», – признаётся он. Вознесенский утвердил, как своеобразный центр мироздания, истории, фигуры творцов – воителей-ваятелей, собирательный образ человека-артиста, Колумба в океане культуры. Он любит слово «мастер»: «Мастера», «Прорабы духа» – названия его книг, поэм. Он провозгласил ещё в юности, многократно затем повторив, углубив, основной принцип новой поэзии: «Художник первородный / Всегда трибун./ В нём дух переворота / И вечно бунт...» Поэзия Вознесенского, неравнодушного и к современным средствам распространения информации – отсюда и его «видеомы», и поэма «Ru» в Интернете, – до сих пор шокирует дерзким сопряжением, сближением далёких вещей и идей по сходству.
116
Русская литературa XX века Чайки в небесном просторе – это «плавки» Бога, незримого для нас, «пельмени как Сатурны», аэропорт из стекла – «стакан синевы». Метафоры Вознесенского, мастера строки, – это важнейший элемент содержания его поэзии: из метафорических открытий, сближений, соотнесений создана и его «существованья ткань сквозная». «Вы читали? – биополе распахали»; «Мой кот, как радиоприёмник, / Зелёным глазом ловит мир»; «По лицу проносятся очи, / Как буксующий мотоцикл»; «Моё лицо никак не выжмет / Штангу ушей»; «Отлетали ножки от кузнечиков, / Как дужки отломившихся очков» и т.п. Фактически Андрей Вознесенский низвёл свою Музу с Олимпа – до огней аэропорта, шоссе, кузни, митинга в Политехническом, застолья в бойлерной и т.п. И всё же самое вечное в поэзии Вознесенского – это стихотворения типа «Осени в Сигулде» или те мгновения, когда он оставляет «депо метафор», кузницу необычных образов и признаётся просто: Тишины, Тишины хочу, тишины, Нервы, что ли, обожжены… («Тишины…») Я не знаю, как остальные, Но я чувствую жесточайшую Не по прошлому ностальгию – Ностальгию по настоящему. («Ностальгия по настоящему») К началу 70-х годов стало очевидно, что поэтический бум исчерпал себя: началось падение популярности поэтических вечеров-митингов. Сами создатели «громкой» лирики искали уже многозначительной тишины, заявляли: «И всё к Пушкину тянет, всё к Пушкину, / Ну, а он – высоко-высоко» (Е. Евтушенко). Вторжение научно-технической революции выдвинуло перед поэзией нелёгкую проблему взаимоотношений «физиков и лириков». «Опадают наши рифмы, / И величье постепенно / Отступает в логарифмы», – скажет в это время
Б. Слуцкий. И самое главное – начала выдвигаться фигура поющего поэта, барда, доверяющего все сокровенные тайны души слушателю. Не случайно даже в период «оттепели» бывали ситуации, когда слышнее становился камерный голос беллы Ахатовны Ахмадулиной (1937–2010) в её книгах «Струна» (1962), «Уроки музыки» (1969), «Свеча» (1977) и др. Она выработала язык невысказанных намёков, самонаблюдений, словно укротила крик, научилась по-ахматовски ценить паузы, прочерки, глубокое дыхание: Влечёт меня старинный слог. Есть обаянье в древней речи. Она бывает наших слов и современнее и резче. Вскричать: «Полцарства за коня!» – какая вспыльчивость и щедрость! Но снизойдёт и на меня последнего задора тщетность, –
117
Литературный процесс 50-80-х годов напишет она, как бы оставляя гремучую смесь сиюминутных страстей, скучный тарарам побед и поражений тщеславия. нравственно-философский смысл «тихой» лирики Поэтическое течение, названное «тихой» лирикой, заявило о себе уже в начале 60-х годов после выхода книги николая михайловича рубцова (1936– 1971) «Звезда полей» (1967) со стихами 1962–1966 годов. Сам Рубцов предельно непрактичный, склонный к бродяжьей жизни, гонимый нуждой ещё с детдомовских времён, работавший до поступления в Литературный институт кочегаром на тральщике, служивший в Североморске, на роль лидера никогда не претендовал. Может быть, к нему, к его песенной поэзии действительно относится строка К. Фофанова «ангел Родины незлобивой моей», найденная современным писателем Николаем Коняевым? Программой всей «тихой» лирики стало стихотворение Рубцова «Видение на холме» (1962), сразу вырвавшее поэзию из круга политических тем, жизнеощущений «громких» поэтов-публицистов. Он заговорил о народосбережении, о спасении Руси, о приближении к ней тёмных разрушительных сил:
Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву. Пустынный свет на звёздных берегах И вереницы птиц твоих, Россия, Затмит на миг В крови и жемчугах Тупой башмак скуластого Батыя... ……………………………………... Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времён татары и монголы... В такого рода апокалиптических предчувствиях, тревогах – «лес крестов в окрестностях России!» – русская поэзия вдруг словно вспомнила о начале XX века, о блоковском цикле «На поле Куликовом». Она вспомнила о есенинских мотивах конца золотой бревенчатой избы и всей «тихой» Родины, о последних поэмах Н.А. Клюева «Погорельщина», «Песнь о великой Матери» и др. Следует сказать, что и сам Север, Вологда, Беломорье, былой Олонецкий край пришлись скитальцу Рубцову, бездомному и в Вологде, как-то кстати. Николаю Рубцову был близок Анатолий константинович Передреев (1934–1987), автор книги «Равнина» (1971). В ней вновь выдвинута тема хрупкости, щедрой на сострадание русской души. Поэт писал о лани («красавица, глупыш, трусиха – лань»), о романсе («ещё струна натянута до боли, / Ещё душе так непомерно жаль / Той красоты, рождённой в чистом поле»), писал об отчем доме («в этом доме ждёт меня годами / прибранная чистая кровать»). Но внезапно весь строй его чувств перебивался грустнейшим видением:
118
Русская литературa XX века И вот над краем Дорогим и милым Кричит петух... Кого зовёт он так По белу свету? Как будто знает –
Песнь его слышна, И понимает – Русскому поэту Нужна земля И Родина нужна.
«Тихая» лирика возвратила поэзии традиции Афанасия Фета, Фёдора Тютчева – и прежде всего их способность жить на грани тишины, в ней, светлой тишине, находить свой смысл жизни, черпать убеждённость, что музыка – ближайший союзник поэзии. Владимир николаевич соколов (1928–1997) скажет в одной из книг: Спасибо, музыка, за то, Чего и умным не подделать, За то спасибо, что никто Не знает, что с тобой поделать. Основные книги Владимира Соколова – «Трава под снегом» (1958), «На солнечной стороне» (1961), «Смена дней» (1965), «Снег в сентябре» (1968) – о поисках поэтом своего места среди высокой культуры, среди природы и поэзии чувств: «Вдали от всех парнасов. / От мелочных сует / Со мной опять Некрасов / И Афанасий Фет». Многие из поэтов этой группы были близки к созданию романсов, стихотворных ноктюрнов, не боялись упрёка в «старомодности», т.е. естественности. Сама же по себе деревенская жизнь часто освещалась ими бегло: все они были по отношению к деревне своеобразными «попутчиками», людьми с обочины, не городскими и не деревенскими. Трагизм этого положения особенно усилился к концу века, когда у Владимира Соколова рождаются горькие в своей искренности строки: Я устал от двадцатого века, От его окровавленных рек. И не надо мне прав человека, Я давно уже не человек.
ФрОнтОВые стрАницы сОВременнОй ПрОзы Во второй половине 50-х годов ХХ века начинается подлинный расцвет прозы о Великой Отечественной войне. Это объясняется приходом в литературу целого ряда писателей-фронтовиков, а также определённым расширением границ дозволенного в печатном слове о войне. Из впечатлений военных лет вырос позднее и эпический рассказ м.А. Шолохова «судьба человека» (1956). Бесспорное совершенство этой новеллы, её удача – в случайном или преднамеренном выборе автором сказовой формы, в трансформации его в подставного рассказчика – простого солдата Андрея Соколова, в предельном упрощении сюжетных коллизий, в развёртывании исключительно «биографии переживаний» героя.
119
Литературный процесс 50-80-х годов Уровень языковой способности, речевой пластичности Андрея Соколова таков, что позволяет ввести в его речь и житейские афоризмы, и простенькие изречения, своего рода вехи вдоль сюжетной траектории судьбы. По сути дела, в «Судьбе человека» была создана яркая «языковая личность» героя с его живым словом, устойчивой лексикой и подвижным потенциалом смысловых оттенков. «Формировали нас под Белой Церковью, на Украине...»; «Немец тогда (т.е. в мае 1942 года) здорово наступал, и оказалась одна наша... батарея почти без снарядов»; «Куда меня только не гоняли за два года плена!.. Природа везде там, браток, разная, но стреляли и били нашего брата везде одинаково»; «Но он (немецкий комендант) смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на это отвечаю: «Я после первого стакана не закусываю»; «А тут ещё одна беда: почти каждую ночь своих покойников дорогих во сне вижу. И всё больше так, что я – за колючей проволокой, а они на воле, по другую сторону». Эти обрывки единого монолога, речевой картины биографии героя, безусловно, далеко не полно, усечённо передают весь его жизненный путь. О многом Соколов говорит очень бегло. Иногда новеллистическое сжатие материала, биографии героя порождает обобщения такого плана: «Били нас за то, что ты – русский, за то, что на белый свет ещё смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь... Били запросто, для того, чтобы когда-нибудь да убить до смерти». Тяжело говорить об этом, больно вспоминать! Оценка пережитого чувствуется в интонации, в своеобразном настроении героя, жаждущего не столько развернуть эпизоды плена, сколько отмахнуться от прошлого, выкинуть всё из памяти. Герой и хочет и не хочет рассказывать. Его переполняет жажда исповеди, но он не знает, «как сердцу высказать себя», боится и живописности рассказа, и невыразительности, бледности его. Читатель не сразу заметит, пожалуй, что герой развёртывает не историю событий (войны, плена, своего сиротства и встреч с Ванюшкой), а создаёт цельную летопись своих переживаний, самобытнейших душевных движений, глубоко концептуальную картину умирания и нового сотворения личности. Общая идея рассказа лишь однажды, в финале, высказана прямо: «И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет всё вытерпеть, всё преодолеть на своём пути, если к этому позовёт его Родина». Но эта идея выглядит приписанной, вставной. Важнее та неосознанная, не выКадр из фильма «Судьба человека».
120
Русская литературa XX века говоренная ясно философия личного достоинства, гордости без самолюбия, надежды, что лежит в ткани отдельных сцен, диалогов и в известном смысле вне их, в некоем целом, на которое сам Соколов и не посягает. Все отдельные сценки, ситуации эту философию, теплоту патриотизма, чувство народа в Соколове непрерывно заостряют, даже внешне сокрушая, терзая его. Он постоянно выражает своё понимание частностей, как бы поясняющих это великое целое, то, чем владеет народ. Велел немец, пленивший Андрея Соколова, снять для него сапоги, но этот подарок не смирил его: «Раза три оглянулся на меня, глазами сверкает, как волчонок, злится, а чего? Будто я с него сапоги снял, а не он с меня». Громыхает лагерфюрер перед строем военнопленных как матерщинник, щеголяет ненормативной лексикой: «...а нам от этого легче становится: вроде слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает». И наконец, кульминация – сцена противостояния Соколова мелочному глумлению разгулявшейся фашистской солдатни. Мелкие эти душонки, знающие о своей безнаказанности, о праве на любые глумления (и это понимает Соколов), изумлены тем, что ничтожная «лагерная пыль», завтрашняя горсть пепла вдруг отказывается закусить и после второго стакана шнапса: «Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку... После этого комендант стал серьёзный с виду, поправил у себя на груди два железных креста». Руки, трясущиеся не от страха, а от смеха, – это, конечно, одна из удачнейших деталей рассказа. Смех здесь, как и внезапное, воинственное выпячивание немцем своих наград, говорит всё же о его страхе, об ожидании грядущего возмездия. Анализируем текст Прочитайте рассказ М. Шолохова «Судьба человека», ответьте на вопросы и выполните задания. 1. В чём необычность главного героя рассказа? Как своеобразие его речи помогает понять замысел автора? 2. Какой была довоенная жизнь героя, как она его характеризует? 3. Как ведёт себя Андрей Соколов в плену? Чем обусловлена его жизненная позиция и нравственный выбор в невыносимых условиях фашистской неволи? 4. Как переносит Андрей Соколов другие удары судьбы? 5. Что даёт ему силы продолжить жизнь? *6. Какое значение имеет образ ребёнка в финале? (Вспомните роман «Тихий Дон», рассказы «Продкомиссар», «Шибалково семя».) Как этот эпический приём подчёркивает идею непрерывности жизни народа, мысль о народосбережении? 7. В чём смысл названия рассказа? 8. Почему надо помнить о народном подвиге в 1941–1945 годах, хранить «вечный огонь» памяти? Запишите развёрнутый ответ на этот вопрос. В 50–80-х годах тематика военной повести меняется: сейчас на первый план выдвигается изображение внутреннего мира героев, исследуется проблема
121
Литературный процесс 50-80-х годов нравственного выбора человека на войне. Ярким подтверждением этому является повесть б. Васильева (1924–2013) «А зори здесь тихие» (1969). Особенностью военной прозы Б. Васильева было то, что он описывает «незначительные» с точки зрения глобальных исторических событий эпизоды войны. Это так называемые «бои местного значения», в которых, однако, проявляется высочайший дух тех, кто вступает в неравную борьбу с превосходящими силами врага и побеждает. Самостоятельно анализируем текст Прочитайте повесть Б. Васильева «А зори здесь тихие», ответьте на вопросы и выполните задания. • Есть точка зрения, что автор мотивирует развитие сюжета женским началом. Ответьте на вопросы: 1. Какие события являются завязкой повести? 2. Почему маленькому отряду удалось задержать немцев на переправе? 3. Почему первой погибает самая приспособленная к тяготам воинской службы Лиза Бричкина? • Определите место и значение вставных новелл в повести. Как рассказы о прошлом каждой из героинь противостоят тому страшному и бесчеловечному, что происходит с героинями, создают особую светлую тональность всей повести? • Определите роль картин природы в повести и в связи с этим смысл названия произведения. Работа в группах Подготовьте рассказ о главных героинях повести и Федоте Васкове по следующему плану: 1) к какой среде принадлежит героиня (герой); 2) как складывалась её (его) довоенная жизнь; 3) что привело героиню (героя) на войну; 4) как проявила (проявил) себя во время задания, как героиня гибнет, как герой побеждает; 5) какие черты характера героини (героя) можно считать определяющими.
Действие повести развивается в лесах Карелии, на одном из железнодорожных разъездов, который охраняют бойцы отдельного зенитно-пулемётного батальона под командированием старшины Федота Васкова, по собственному желанию получившему в распоряжение женский зенитно-пулемётный батальон: «Шлите непьющих … чтобы, знаете, насчёт женского пола…» На первых порах девушки о своём старшине невысокого мнения, подшучивают над ним, называют за глаза «пеньком замшелым», у которого «в запасе двадцать слов, да и те из уставов». Он и в самом деле кажется «старше самого себя», немногословен, малообразован, не разбирается в тонкостях мировой политики. Но постепенно раскрываясь, он оказывается человеком, наделён
122
Русская литературa XX века
ным благородным и добрым сердцем, умудрённым жизнью, многое умеющим и знающим. У него своя личная трагедия: неверная жена, умерший сын. Может быть, поэтому он и замкнут, недоверчив, выглядит стариком, хотя ему немного за тридцать. На протяжении повести меняется и сам старшина, и его речь, которая сначала шаблонна, наполнена армейскими терминами. Постепенно точки зрения старшины и автора сближаются. Чем драматичнее действие, тем единодушнее персонажи и писатель. Герой становится рупором авторской мысли. Слова о «маленькой ниточке в бесконечной пряже человечества, перерезанной ножом», могут принадлежать и автору, и герою. Во время выполнения задания, сближаясь с девушками, Васков «оттаивает», стремление найти к ним подход, забота о них раскрывают его лучшие качества, делают мягче и человечнее. Теперь на его плечах лежит груз ответственности за них, и это делает его ещё самостоятельнее и сильнее. В финале повести для оставшихся в живых Риты и Жени он становится просто Федей, а они – его «сестрёнками». Он чувствует и понимает свою личную вину в их гибели. «Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десятерых фрицев!» Он остаётся с немцами один на один, отягощённый чувством тяжёлой вины, решивший для себя отомстить за молодых девушек. «И не было во всём мире никого: он, враг да Россия». Он твёрдо помнит слова Риты Осяниной, сказанные незадолго до гибели: «Родина ведь не с каналов начинается, совсем не оттуда. А мы её защищаем. Сначала её, а уже потом канал». Образы пятерых девушек – это воплощение типичных судеб женщин того времени, с разными характерами, увлечениями, знаниями, с разным социальным статусом. Но, тем не менее, каждой героине автор придал что-то особенное, идеализировал их образы, стараясь показать, что каждая из них прекрасна. Гибель девушек ещё больше подчёркивает бесчеловечность этой войны, которая не обошла стороной никого, даже самых далёких от неё людей. Романтизированным образам девушек противопоставлены гротесковые, намеренно сниженные образы фашистов. Контраст заметен не только во внешности, но и в том, как легко немцам даётся убийство, в то время как для девушек оно является тяжёлым испытанием. Б. Васильев следует традиции русской военной прозы – убийство человека противоестественно, и то, как человек, убив врага, переживает убийство, является критерием его человечности («Человека ведь одно от животных отделяет: понимание, что человек он. А коли нет понимания этого – зверь. О двух ногах, о двух руках и – зверь. Лютый зверь, страшнее страшного. И тогда ничего уж по отношению в нему не существует: ни человечности, ни жалости, ни пощады. Бить надо. Бить, пока в логово не уползёт. И там бить, покуда не вспомнит, что человеком был, покуда не поймёт этого»). Другой центральной мыслью многих произведений Б. Васильева являет
123
Литературный процесс 50-80-х годов
Кадр из фильма «А зори здесь тихие».
ся чуждость войны природе женщины («У войны не женское лицо»). Эта мысль особенно ясно освещает эпизод, в котором удар ножа, предназначавшийся для мужчины, пришёлся в женскую грудь Сони Гурвич, и звучит предсмертный крик девушки. Лиза Бричкина вносит в повесть линию возможной любви. Они с Васковым с самого начала приглянулись друг другу: она ему – фигурой и сметливостью, он ей – мужской основательностью. У Лизы и Васкова много общего, однако обещанию старшины спеть вместе не суждено сбыться: война задавила на корню зарождающиеся чувства. Лишь финал повести раскрывает смысл его названия. Её замыкает письмо, написанное, судя по речи, молодым человеком, ставшим случайным свидетелем возвращения Васкова и усыновлённого им сына Риты Альберта на место гибели девушек. Автор показывает возвращение героя на место подвига глазами поколения, чьё право на жизнь отстояли люди, подобные Васкову. В этом заключается утверждающая идея произведения, равно как и «Судьба человека», она завершается образом отца и сына – символом продолжения и нескончаемости жизни, преемственности поколений. ОбОбщим изученнОе
1. Где происходит действие повести? Что хотел подчеркнуть автор, изобразив события, происходящие далеко от линии фронта, на стратегически незначительном участке фронта? 2. В чём необычность образа Федота Васкова? Как характеризует старшину его речь? Как меняется Васков после сближения с девушками? 3. Как каждая из девушек оказалась на фронте? Почему они сначала подтрунивают над старшиной, не воспринимают его всерьёз? 4. В связи с чем изменилось их отношение к нему? Кто из девушек ближе всего Васкову? Почему? *5. Какой смысл в контексте повести приобретает стихотворение А. Блока «Рождённые в года глухие…», которое читает Соня Гурвич? 6. В чём состоит особенность изображения немцев в повести? Почему автор рассказывает о первом убитом немце Риты Осяниной, Жени Комельковой? 7. Как вы думаете, почему из главных героев в живых остаётся только Васков? 8. Почему именно такой человек, как Васков, вселяет в нас уверенность в победе? *9. Определите основной пафос повести, её направленность, как они связаны со словами С. Алексиевич «У войны не женское лицо»?
124
Русская литературa XX века
* * * Именно с творчеством писателя-фронтовика Василя быкова (1924–2003) связано такое понятие в литературной критике, как «философская повесть о войне». Литературовед И. Дедков, говоря о повестях В. Быкова, отмечал, что в них «целый мир: пространство, время и люди Великой Отечественной войны. Этот мир не исчерпывает войны и не претендует на это. Как не исчерпывает её, не охватывает во всей полноте смысла даже вся наша богатая талантами военная проза. Мир В. Быкова сосредоточен на воюющем человеке нравственного и героического действия, на человеке одухотворённом и преданном принципу человечности, на его трагической судьбе и трагической смерти. Но если этот мир и учит, как героически умирать, то ещё больше он учит тому, как достойно жить». Трудно не согласиться с такой точкой зрения, читая повесть В. быкова «сотников»(1970). Повесть начинается с описания одного из главных героев – Рыбака, им и заканчивается. Всё, что происходит, изображается попеременно то с точки зрения Рыбака, то Сотникова. Читатель слышит внутренние монологи одного и другого героев. Рыбак кажется вначале человеком, не знающим страха, полным сил, расторопным и решительным. Больной, физически слабый, с «тонкими кистями рук», кашляющий и спотыкающийся Сотников явно противопоставлен своему напарнику. Читатель узнаёт, что Рыбак с малых лет занимался тяжёлым крестьянским трудом, и поэтому ему легче переносить физические нагрузки. А Сотников до 1939 года работал в школе, и физическую силу ему заменяют упрямство и сила духа. Выполняя задание раздобыть пищу для отряда, Сотников и Рыбак сначала попадают в перестрелку, в которой Сотников отстаёт и его ранят. А ушедший далеко вперёд Рыбак, преодолевая внутреннюю досаду, всё-таки возвращается за раненым товарищем. Причём Сотников готов ко всему и вовсе не рассчитывает на помощь Рыбака, он страшится стать для других обузой, он и на задание вызвался идти, «потому что другие отказались». Одеты герои тоже по-разному: у Рыбака справный полушубок, тёплая шапка, валенки, а Сотников в короткополом полушубке, в стоптанных бурках, доставшихся ему после погибшего партизана, на голове у него пилотка. Рыбак с сочувствием интересуется, почему Сотников не разжился на зиму шапкой, и оказывается, что он не считает зазорным обирать крестьян. Рыбак больше склонен к нравственным компромиссам. Сотников бескомпромиссен, но это свидетельствует не о его ограниченности или фанатизме, это доказывает лишь то, что Сотников, уже побывав в плену, понимает законы войны, согласно которым нельзя идти на компромиссы с совестью. Конечно, Рыбак находчив и удачлив, но нравственные его качества не слишком высоки.
125
Литературный процесс 50-80-х годов Вспомним эпизод, когда Сотников и Рыбак приближаются к хутору, в котором они рассчитывали добыть продукты. Рыбак, чувствуя приближение хутора и окончания тягот пути, настроен на радостный лад. – Любка там, вот огонь девка! – негромко сказал он, не оборачиваясь. – Что? – не расслышал Сотников. – Девка, говорю, на хуторе. Увидишь, всю хворь забудешь. – У тебя ещё девки на уме? В этом диалоге хорошо видно, о чём думает каждый из них. Рыбак о возможной встрече с хуторской девушкой, а Сотников в это время вспоминает о первом и единственном для него фронтовом бое. Он хочет понять, как же получилось, что в начале войны Советская армия не смогла противостоять фашистам, что его офицерская выучка, знания, умения не пригодились, хотя он и подбил несколько немецких танков, развернув свою гаубицу во время стихийного отступления в колонне советских войск. С самого начала Сотников противопоставлен Рыбаку способностью мыслить, брать на себя ответственность за других, готовностью к страданию и жертвенностью. Но Сотников не плакатный герой, не рыцарь без страха и упрёка, этому человеку присущи сомнения и слабости, но он умеет их преодолевать. В главах 15 и 16 герои вспоминают о детстве, и нам понятно, почему они выросли такими разными. Коля Рыбак в детстве спас сестрёнку и её подружку, подставив под накренившийся воз своё «ещё слабое мальчишеское плечо». И он сразу и навсегда поверил, что он человек храбрый, что главное в жизни – «не растеряться и не струсить». Пока всё более-менее благополучно, это умение выручает. Сотников вспоминает о том, как он без спросу взял отцовский маузер и случайно выстрелил из него. Он боялся признаться отцу, а мать посоветовала всё рассказать, но, когда отец благодарит его за признание, сыну не хватает силы воли сказать, что он сделал это по настоянию матери. После этого случая Сотников сознательно формирует свою смелость, он «за всё держал ответ, глядя людям в глаза». В повести есть ещё одна сцена из прошлого. Сотников вспоминает допрос немцами русского полковника. Находясь в плену, он стал свидетелем этого допроса. Полковник не только не отвечал врагам, но говорил с ними дерзко, обвиняя фашизм, Гитлера с его идеологией. И немец, допрашивающий его, не оскорбил его руганью или побоями. Такое поведение вызвало уважение даже у врага. Этот отказ от любых компромиссов стал последней победой полковника, которого потом, скорее всего, расстреляли, но зато он умер как настоящий человек. Его смерть не была бесполезной, ведь не случайно Сотников помнит о нём, и в похожей ситуации главной задачей для него будет остаться человеком и предпочесть достойную смерть позору предательства. Ключевыми эпизодами в повести являются арест Сотникова и Рыбака полицаями, допрос и казнь. Как считает один из исследователей, «Быкову для решения приковавших его внимание в этой повести нравственных проблем, которые он сам определяет следующим образом: «…что такое человек перед
126
Русская литературa XX века сокрушающей силой бесчеловечных обстоятельств? На что он способен, когда возможности отстоять свою жизнь исчерпаны им до конца и предотвратить смерть невозможно», – одинаково важны и интересны обе «модели» поведения – и Сотникова, и Рыбака». Умеющий находить выход из любой ситуации, Рыбак и здесь пытается перехитрить врага и не понимает, что ступил уже на скользкий путь предательства. Он шаг за шагом идёт на уступки и следователю Портнову, и собственной совести. И вот когда оказывается, что отвага и находчивость ещё не свидетельствуют о силе духа. Больше всего Рыбак хочет жить, любой ценой спастись. И перед лицом неминуемой смерти он обнаруживает границы своего бесстрашия. В зверином желании заслужить спасение, он участвует в казни бывшего товарища, теряя остатки человеческого достоинства. Все его надежды бежать, вернуться в партизанский отряд после участия в казни рушатся. Он, собственно говоря, уже мёртв. «И хотя его оставили в живых, но в некотором отношении также ликвидировали». Он пытается покончить с собой, но и иудина смерть ему не суждена. Кстати, повеситься он пытается в уборной, а когда обнаруживает, что не на чем, думает даже кинуться вниз головой, но не решается. Он жалок и в своём желании жить любой ценой, и в нелепых попытках умереть. А Сотников, больной и изувеченный пытками, но несломленный, идёт на казнь вместе с Демчихой, старостой Петром и девочкой Басей. Он пытался взять всю вину на себя, чтобы спасти этих троих ни в чём не повинных людей. Он принимает смерть сознательно и достойно, и поведение его подтверждает, что нравственный закон неотменим, и Рыбак, понимая это, мысленно торопит смерть Сотникова, так как тот является живым укором предателю. Перед смертью Сотников встречается взглядом с мальчиком в будёновке, который символизирует будущее, и это значит, что мужество, добро и человечность не исчезнут, своей гибелью Сотников словно оставляет нравственный завет грядущим поколениям. Он несёт свой крест до конца. И здесь невольно возникает ассоциация с образом Иисуса Христа, тем более, что в повести упоминается Библия, которую читал Пётр, когда к нему пришли партизаны. А перед самой смертью Сотникова мучает мысль о том, что много человеческих жизней «со времён Иисуса Христа было принесено на жертвенный алтарь человечества», но «многому ли они научили это человечество?» Как вы думаете? Через несколько лет после публикации «Сотникова», включившись в споры о героях своей повести, Быков напишет о Рыбаке: «Он не враг по убеждениям и не подлец по натуре, но он хочет жить вопреки возможностям, в трудную минуту игнорируя интересы ближнего, заботясь лишь о себе». Можно ли соглашаться с такой нравственной оценкой Рыбака? Изобразил ли писатель в лице Сотникова человека исключительного или обыкновенного, хотя и обладающего многими достоинствами?
127
Литературный процесс 50-80-х годов
Темы исследовательских проектов: 1. «Партизанская» проза В. Быкова и проблема нравственного выбора. 2. «Свои» и «чужие» в военной прозе ХХ века. Это интересно!! В 1977 году режиссёр Лариса Шепитько осуществила экранизацию повести
В. Быкова «Сотников», назвав фильм «Восхождение». Посмотрите фильм. Почему, по-вашему, режиссёр изменила название? Как в облике героев проявляется их духовная сущность? Удачен ли, на ваш взгляд, выбор актёров на главные роли? Напишите отзыв на фильм. ОбОбщим изученнОе 1. Чем отличаются друг от друга Сотников и Рыбак? Как попали в партизаны? Опишите, как выглядят Сотников и Рыбак перед уходом на задание? 2. С какой целью автор сопоставляет внутренние монологи героев, их воспоминания о детстве? *3. В критике высказывалась мысль о «притчеобразности» некоторых повестей В. Быкова. Можно ли сказать, что «Сотников» – это притча о подвиге и предательстве, созданная на материале военных лет? Другими словами, реалистичны или условны характеры и обстоятельства в этой повести? 4. Кто виновен в аресте Демчихи? Как она ведёт себя с полицаями, упрекает ли впоследствии Сотникова и Рыбака за то, что с ней случилось? 5. Какова идейная нагрузка образа старосты Петра? Почему он пошёл в старосты? Как он ведёт себя после ареста? 6. Как изображены в повести враги: следователь Портнов, полицаи Стась и Бузила, немцы? 7. Какой путь к спасению своей жизни выбирает Рыбак? Почему, по мнению автора, в ситуации нравственного выбора мало быть находчивым и смелым? 8. Как ведёт себя Сотников во время допроса перед казнью? Почему он сразу отказывается от предложения Рыбака попытаться обмануть следователя? *9. Проанализируйте сон Сотникова. Как он связан с главной идеей повести? 10. Какой смысл приобретает образ мальчика, взгляд которого поразил Сотникова перед казнью? 11. Актуальна ли повесть «Сотников» в наши дни? Приглашаем в библиотеку Бочаров А. Человек и война. М., 2005. Синявский А. Литература периода Великой Отечественной войны//История русской советской литературы. М., 1990. Топер П. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции. Решения. Герои. М., 2003.
128
Русская литературa XX века
ПРОВеРЬТе СебЯ т е с т № 4 Литературовед А. Бочаров писал: «Для военной прозы имеет особое значение взгляд на войну через призму отдельной человеческой судьбы, благодаря ему удаётся увидеть и всю глубину героизма: вдумчивое, пристальное изображение противоречивых чувств передаёт накал внутренней борьбы, победу человеческой воли над страхом, над инстинктом самосохранения, помогает исследовать нравственный потенциал человека, познавать, почему в одинаковых обстоятельствах люди проявляют себя по-разному». Дайте развёрнутые ответы на следующие вопросы: 1. Какие книги помогли вам взглянуть на великую отечественную войну «через призму отдельной человеческой судьбы»? 8 баллов 2. опираясь на 2–3 прочитанных произведения, напишите, как авторы сумели показать «победу человеческой воли над страхом, над инстинктом самосохранения», помогли понять, почему «в одинаковых обстоятельствах люди проявляют себя по-разному»? 12 баллов 3. волнуют ли книги о войне ваше поколение, что именно заставляет задуматься? аргументируйте. 10 баллов 4. сформулируйте и запишите три вывода о том, что книги о великой отечественной войне помогают сберечь священную память о подвиге нашего народа, помогают понять, что у этой памяти нет и не должно быть «срока давности». 10 баллов
нОВый ОбрАз дереВни и крестьянскОй дуШи Впервые в истории русской советской прозы именно жанр делового очерка, или лирического дневника, стал истоком течения, имевшего огромный обновляющий смысл.
Очерк (проблемный, путевой, портретный) – это жанр прозы, средний между исследованием и рассказом, как правило, бессюжетный, нравоописательный, с огромной «организующей», т.е. объясняющей, ролью автора. Владимир Даль, составитель известного «Толкового словаря живого великорусского языка», дал такое определение этого жанра: «Очёркивать – обводить, обозначать чертами, обрисовать, сделать очерк, ограничить линиями, чертами... Очерк – рисунок без теней... письменное краткое... описание чего-либо в кратких чертах».
В.В. Овечкин (1905–1968) пробудил «память» жанра очерка, его волю к исследованию, анализу, его предельное уважение к фактам. Вслед за его «Районными буднями» (1952–1956) возникло множество очерковых произведе
129
Литературный процесс 50-80-х годов ний – скажем, «Из записок агронома» (1953) г.н. троепольского (1905–1995), «Очерки и рассказы» (1955) с.П. залыгина (1913–2000) и др. Всё это была нравоописательная литература, в которой герои важны были как представители среды, носители определённых нравов. Сюжеты в этих очерках, или полуновеллах, были не развиты, а сцены и эпизоды соединялись в композиционное целое за счёт авторского вмешательства (или через подставного рассказчика). Может быть, эти же очерки заставили писателя-очеркиста бориса можаева (1932–1996) написать роман о событиях коллективизации «Мужики и бабы» (1976–1986). Для Можаева, как, впрочем, и для В. Белова в романе «Кануны» (1972–1984), и для архангелогородца Ф. Абрамова коллективизация – это распад сельской общины, «лада» (т.е. гармонии взаимоотношений мужика с землёй и людьми, с прошлым): «...на огромном кострище корчилась и распадалась вековечная русская община». Ярким явлением в литературе этого направления стала проза
В.г. распутина (повести «Прощание с матёрой», 1976; «Живи и помни», 1975 и др.) и В.П. Астафьева (цикл новелл «царь-рыба», 1976; повесть «Печальный детектив», 1986 и др.).
111
Литературный процесс 50-80-х годов – во-вторых, своеобразной ностальгией по фронтовому братству, по высоте духовного взлёта, пережитого в огненные годы на безымянных высотах войны. «Мне часто снятся те ребята», – скажет в своей песне из кинофильма «Тишина» М. Матусовский. «Я знаю, никакой моей вины... – задумается герой Твардовского о не пришедших с войны. – И всё же, всё же, всё же...» Тоска по фронтовому дружеству будет вырастать до раздумий о качестве времени, о яркости жизни. Этот мотив выразила, например, Ю. Друнина, сказав, что она, простая санитарка, та, для которой «бытом стала смерть», убеждена: ...Никогда так ярко Уже не будет жизнь моя гореть. Литература в послевоенное, но оттого не менее суровое время (ведь началась «холодная война» с бывшими союзниками, явно устрашавшими СССР ядерной бомбой) считалась мобилизованной, встроенной во все дела страны. Она боролась за мир (а угроза войны была реальной) всеми видами поэтического слова, публицистических жанров. Типичным образцом книги, посвящённой теме борьбы за мир, был, например, сборник стихов К. Симонова «Друзья и враги» (1948). Поэт входил в зал перед зарубежной публикой с таким ощущением: Я вышел на трибуну в зал, Мне зал напоминал войну, А тишина – ту тишину, Что обрывает первый залп. Из эмиграции – а во Франции, США ещё жили в 50-е годы И.А. Бунин,
А.М. Ремизов, Г.В. Иванов, В.В. Набоков, М.А. Алданов и др. – доходили восторженные оценки И.А. Буниным языка поэмы А. Твардовского «Василий Тёркин», новеллы К.Г. Паустовского «Корчма на Брагинке» и т.п. Разрыв с эмиграцией, однако, сохранялся, и этому способствовало усиление «холодной войны». Влияние войны, как постепенно выяснялось в 40–60-е годы, было почти безграничным. «Война вошла в мальчишество моё», – так говорили о себе поэты 60–90-х годов Ю. Кузнецов, Ф. Чуев, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, А. Передреев. От имени всего поколения юных блокадников Ленинграда сказал о необычнейшей ситуации, страшном и гордом мироощущении мальчишек военных лет Юрий Воронов (1929–1993): В блокадных днях И в этом нет беды, Мы так и не узнали: Но взрослым людям, Меж юностью и детством Уже прожившим многие года, Где черта? Вдруг страшно оттого, Нам в сорок третьем Что мы не будем Выдали медали, Ни старше, ни взрослее, И только в сорок пятом Чем тогда. Паспорта.
112
Русская литературa XX века * * * В умонастроениях советских людей в те годы ощущалась, помимо великой гордости за Победу, достигнутую вместе с союзниками, и известная горечь: вновь зазвучали угрозы в наш адрес, образовалась сеть военных баз вокруг разорённого войной СССР... Литературный процесс в этих условиях стал управляемым, руководимым. Напомним некоторые суровые вехи этой управляемости, регламентации: 1) партийное постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года, после которого ленинградцы А.А. Ахматова и М.М. Зощенко, обвинённые в «духе низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада», были исключены из Союза писателей; 2) в понимание «социалистического реализма» вносились с помощью нормативных, управляемых дискуссий 1946–1952 годов совершенно недопустимые «уточнения», «углубления». Например, предписывалось учитывать, что в нашем обществе исключена сама возможность противоречий и конфликтов (кроме борьбы с пережитками капитализма!), а потому литераторам вменялось в обязанность изображение борьбы «хорошего с лучшим», «хорошего с отличным».
«ОттеПель» и ПОяВление «грОмких» (эстрАдных) и «тихих» лирикОВ Процесс рождения нового типа литературного движения – «оттепель» – получил своё определение от одноимённой повести (1954) И.Г. Эренбурга. Она была для писателей не кратковременным состоянием освобождения, отрезвления от догм, от полуправды, а достаточно длительным процессом. «Оттепель» имела свои этапы продвижения вперёд и возврата к старому, неполное, частичное возвращение запрещённой ранее литературы (например, публикация романа «Мастер и Маргарита» в 1966 году или выход 9 томов собрания сочинений И.А. Бунина в 1956-м) и эпизоды проработок, осуждений. Важный этап «оттепели» – это появление серии художественных произведений, утверждавших новый тип взаимосвязей писателя и общества, право писателя видеть мир, каков он есть. Это и роман В.Д. Дудинцева (1918–1998) «Не хлебом единым» (1956), и стихи вологодского поэта А. Яшина (1913–1968) из сборника с характерным названием «Босиком по земле» (1965), повесть
В. Ф. Тендрякова (1923–1984) «Падение Ивана Чупрова» (1953) и роман «Тугой узел» (1956). Последний отрезок «оттепели» (1961–1963) правомерно связывается с романом писателя-фронтовика Ю.В. Бондарева (р. 1924) «Тишина» (1960), ранними романами «Звёздный билет» (1961) и «Апельсины из Марокко» (1963) В. Аксёнова, публицистической поэзией Е. Евтушенко и др. в журнале «Юность» и, безусловно, с первым достоверным описанием лагеря – рассказом «Один день Ивана Денисовича» (1962) А.И. Солженицына (1918–2008). В этот же период резко возрастает роль так называемого «самиздата» и
113
Литературный процесс 50-80-х годов «тамиздата», объединений авангардной поэзии вроде «лианозовской школы» и песенных «рок-кабаре», своего рода «солнечного подполья» для авторской, «подъездной» или «путевой» песни.
поэтическая «оттепель»: «громкая» (эстрадная) лирика В статье «Поэт и площадь» Андрей Вознесенский, вспоминая поэтический бум конца 50-х – начала 60-х годов, «бесконвойный» выход поэзии на эстраду, в целом возобновление лирики как саморазвивающегося мнения, голоса эпохи, создал своеобразный портрет самого «громкого» лирика тех лет Евгения Евтушенко во взаимодействии с его расчётливо ошеломляемой аудиторией на площади Маяковского: «Ах, площадь, как холодит губы твой морозный микрофон, как сладко томит колени твой тревожный простор, твоя чёрная свобода... – тысячеголовая, ждущая, окутанная туманным дыханием... Страшно стоять над площадью Маяковского... Евтушенко, в пальто «в ёлочку», с коротковатыми рукавами, рубит осенний воздух ритмическим, митинговым жестом... Он лирически вбирает политический нерв мгновения... Русская поэзия вырвалась на площади, залы, стадионы. Захотелось набрать полные лёгкие и крикнуть. 60-е годы нашли себя в синтезе слова и сцены, поэта и актёра...» Собственно, это и портрет Евтушенко, и оценка многих граней поэтического бума, в целом ориентированного на поддержку ломки, сокрушения старого, когда «и голосом ломавшимся моим / ломавшееся время закричало». Безусловно, евгений Александрович евтушенко (р. 1933) был главным агитатором, поэтическим лидером этого короткого противоречивого периода, завершившегося в 1964 году с отстранением от власти Н.С. Хрущёва. Сейчас очевидно, что сам бунт поэтов-шестидесятников был плановым, имел свои допуски и ограничения, не только внешние. Лирика молодого Е. Евтушенко, окончившего в 1954 году Литературный институт, – и прежде всего такие его книги, как «Шоссе энтузиастов» (1956), «Яблоко» (1960), «Нежность» (1962), «Взмах руки» (1962), «Катер связи» (1967), «Поэт в России больше, чем поэт» (1973), «Точка опоры» (1981), – не только превосходила поэзию многих современников своей известностью в России и за её пределами. В её «громкости», или «эстрадности», заключено было множество формул перехода к либеральной весне. В таких его стихотворениях, как «Карьера» («Я делаю себе карьеру тем, что не делаю её...»), «Граждане, послушайте меня», «Наследники Сталина» («Безмолвствовал мрамор...»), «Давайте, мальчики!», «Хотят ли русские войны», «Нигилист», «Гражданственность – талант нелёгкий», «Памяти Ахматовой» и др., звучали типичные «антикультовские» мотивы. Поэт критиковал ритуалы и обычаи советской эпохи, помпезность, лакировку. В дальнейшем
114
Русская литературa XX века он был удостоен звания почётного члена Американской академии искусств, Европейской академии искусств, награждён несколькими орденами. С началом 80–90-х годов он – сопредседатель общества «Мемориал», сподвижник
М.С. Горбачёва. Со временем его поэзия (за исключением лирических стихотворений, обращённых к вечным темам и глубоким чувствам) потеряла свою актуальность, хотя долго сохранялись «его артистизм, актёрское обаяние и умение передавать своё возбуждение почти любой аудитории». В пространных поэмах вроде «Братской ГЭС» (1965) с радостным хором молодых энтузиастов-сибиряков, «Казанский университет» (1970), «Мама и нейтронная бомба» (1982) Евтушенко временами стал превращаться в явного оратора, газетного трибуна. «Громкая» лирика создавала полый внутри мираж мира: народ превращался в публику, которую надо было веселить, учить жить по законам эстрады. В большом количестве поэм, лирических сборников, романов Евтушенко («Ягодные места», 1981; «Не умирай прежде смерти», 1987), сценариев («Детский сад», 1983; «Похороны Сталина», 1990) ярко выражена тенденция быстрого затухания «громкой» поэзии. Затухание вытекало из её агитационности, крикливости, эгоцентризма. Поэт очень часто только «разъяснял» самого себя: Среди совсем нестрашных с виду полужеланий, получувств щемит: неужто я не выйду, неужто я не получусь? («Я что-то часто замечаю…») Занимаю трамваи с бою, увлечённо кому-то лгу, и бегу я сам за собою и догнать себя не могу. («Я шатаюсь в толкучке
столичной…») Многие мотивы гражданской лирики Евтушенко развил роберт иванович рождественский (1932–1994), который ещё в годы учёбы в Литературном институте познакомился и с Е. Евтушенко, учившимся на старшем курсе, и с Б. Ахмадулиной, тоже начинавшей в плеяде «громких» поэтов. Его книги «Флаги весны» (1955), «За двадцать лет» (1973), героические баллады («Огромный город», «Баллада о спасённом знамени»), поэма «Реквием» (1961) были во многом иллюстративными, публицистичными. Р. Рождественский, не имевший вкуса к экспериментам, легко узнаваемый в своей зависимости от Маяковского по интонации и строфической лестнице, вернул поэзию к романтике революции, к образам гражданской войны. Он не только дополнил «конспект» настроений и эмоций, запечатлённых Е. Евтушенко, но придал теме освобождения души, иллюзиям и надеждам – особенно в своих песнях – всеобщий упрощённо-риторический характер и, увы, часто сентиментальную «философичность». Лучшие песни Р. Рождественского – в частности,
115
Литературный процесс 50-80-х годов к телесериалу «Семнадцать мгновений весны» – свидетельствовали об отходе поэта от «модной» эстрадности. Осознав в конце недолгой своей жизни, в предчувствии смерти свою слишком обильную дань риторике, поэт горестно сказал о себе: «Из того, что довелось мне сделать, / Выдохнуть случайно довелось, / Может, наберётся строчек десять... / хорошо бы, / Если б набралось» («Никому из нас не жить повторно...»). Последние стихотворные строки поэта, созданные после расстрела властью Белого дома в 1993 году, за несколько дней до кончины, – свидетельство резкого повзросления, отрезвления, трагического самоочищения поэта-романтика:
Ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови! Над Россией сквозь годы-века шли кровавые облака. Умываемся кровью мы. Воздвигали мы на крови гнёзда ненависти и любви. На крови посреди земли тюрьмы строили и кремли. Рекам крови потерян счёт... А она всё течёт и течёт. Андрей Андреевич Вознесенский (1933–2010), выпускник Московского архитектурного института (в 1957 году), создал свои первые книги также в 60-е годы: «Парабола» (1960), «Треугольная груша» (1962), «Антимиры» (1964), «Ахиллесово сердце» (1966). Он имел свою читательскую аудиторию и свои поэтические истоки, весьма серьёзные. Не отрицая важности площади, даже стадиона, как резонатора поэтического голоса, Вознесенский обращался и в годы «оттепели», и позднее, в годы перестройки, когда выйдут его новые книги («Прорабы духа», 1984; «Ров», 1987; «Аксиомы самоиска», 1990; «Россия. Poesia», 1991), прежде всего к интеллектуалам, «физикам и лирикам». Основой «самоиска» поэта стали во многом традиция Б. Пастернака (с «одержимой» метафоричностью мира) и развивающийся опыт русского и мирового авангарда. «Молюсь именам, зёрнам культуры и гармонии», – признаётся он. Вознесенский утвердил, как своеобразный центр мироздания, истории, фигуры творцов – воителей-ваятелей, собирательный образ человека-артиста, Колумба в океане культуры. Он любит слово «мастер»: «Мастера», «Прорабы духа» – названия его книг, поэм. Он провозгласил ещё в юности, многократно затем повторив, углубив, основной принцип новой поэзии: «Художник первородный / Всегда трибун./ В нём дух переворота / И вечно бунт...» Поэзия Вознесенского, неравнодушного и к современным средствам распространения информации – отсюда и его «видеомы», и поэма «Ru» в Интернете, – до сих пор шокирует дерзким сопряжением, сближением далёких вещей и идей по сходству.
116
Русская литературa XX века Чайки в небесном просторе – это «плавки» Бога, незримого для нас, «пельмени как Сатурны», аэропорт из стекла – «стакан синевы». Метафоры Вознесенского, мастера строки, – это важнейший элемент содержания его поэзии: из метафорических открытий, сближений, соотнесений создана и его «существованья ткань сквозная». «Вы читали? – биополе распахали»; «Мой кот, как радиоприёмник, / Зелёным глазом ловит мир»; «По лицу проносятся очи, / Как буксующий мотоцикл»; «Моё лицо никак не выжмет / Штангу ушей»; «Отлетали ножки от кузнечиков, / Как дужки отломившихся очков» и т.п. Фактически Андрей Вознесенский низвёл свою Музу с Олимпа – до огней аэропорта, шоссе, кузни, митинга в Политехническом, застолья в бойлерной и т.п. И всё же самое вечное в поэзии Вознесенского – это стихотворения типа «Осени в Сигулде» или те мгновения, когда он оставляет «депо метафор», кузницу необычных образов и признаётся просто: Тишины, Тишины хочу, тишины, Нервы, что ли, обожжены… («Тишины…») Я не знаю, как остальные, Но я чувствую жесточайшую Не по прошлому ностальгию – Ностальгию по настоящему. («Ностальгия по настоящему») К началу 70-х годов стало очевидно, что поэтический бум исчерпал себя: началось падение популярности поэтических вечеров-митингов. Сами создатели «громкой» лирики искали уже многозначительной тишины, заявляли: «И всё к Пушкину тянет, всё к Пушкину, / Ну, а он – высоко-высоко» (Е. Евтушенко). Вторжение научно-технической революции выдвинуло перед поэзией нелёгкую проблему взаимоотношений «физиков и лириков». «Опадают наши рифмы, / И величье постепенно / Отступает в логарифмы», – скажет в это время
Б. Слуцкий. И самое главное – начала выдвигаться фигура поющего поэта, барда, доверяющего все сокровенные тайны души слушателю. Не случайно даже в период «оттепели» бывали ситуации, когда слышнее становился камерный голос беллы Ахатовны Ахмадулиной (1937–2010) в её книгах «Струна» (1962), «Уроки музыки» (1969), «Свеча» (1977) и др. Она выработала язык невысказанных намёков, самонаблюдений, словно укротила крик, научилась по-ахматовски ценить паузы, прочерки, глубокое дыхание: Влечёт меня старинный слог. Есть обаянье в древней речи. Она бывает наших слов и современнее и резче. Вскричать: «Полцарства за коня!» – какая вспыльчивость и щедрость! Но снизойдёт и на меня последнего задора тщетность, –
117
Литературный процесс 50-80-х годов напишет она, как бы оставляя гремучую смесь сиюминутных страстей, скучный тарарам побед и поражений тщеславия. нравственно-философский смысл «тихой» лирики Поэтическое течение, названное «тихой» лирикой, заявило о себе уже в начале 60-х годов после выхода книги николая михайловича рубцова (1936– 1971) «Звезда полей» (1967) со стихами 1962–1966 годов. Сам Рубцов предельно непрактичный, склонный к бродяжьей жизни, гонимый нуждой ещё с детдомовских времён, работавший до поступления в Литературный институт кочегаром на тральщике, служивший в Североморске, на роль лидера никогда не претендовал. Может быть, к нему, к его песенной поэзии действительно относится строка К. Фофанова «ангел Родины незлобивой моей», найденная современным писателем Николаем Коняевым? Программой всей «тихой» лирики стало стихотворение Рубцова «Видение на холме» (1962), сразу вырвавшее поэзию из круга политических тем, жизнеощущений «громких» поэтов-публицистов. Он заговорил о народосбережении, о спасении Руси, о приближении к ней тёмных разрушительных сил:
Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву. Пустынный свет на звёздных берегах И вереницы птиц твоих, Россия, Затмит на миг В крови и жемчугах Тупой башмак скуластого Батыя... ……………………………………... Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времён татары и монголы... В такого рода апокалиптических предчувствиях, тревогах – «лес крестов в окрестностях России!» – русская поэзия вдруг словно вспомнила о начале XX века, о блоковском цикле «На поле Куликовом». Она вспомнила о есенинских мотивах конца золотой бревенчатой избы и всей «тихой» Родины, о последних поэмах Н.А. Клюева «Погорельщина», «Песнь о великой Матери» и др. Следует сказать, что и сам Север, Вологда, Беломорье, былой Олонецкий край пришлись скитальцу Рубцову, бездомному и в Вологде, как-то кстати. Николаю Рубцову был близок Анатолий константинович Передреев (1934–1987), автор книги «Равнина» (1971). В ней вновь выдвинута тема хрупкости, щедрой на сострадание русской души. Поэт писал о лани («красавица, глупыш, трусиха – лань»), о романсе («ещё струна натянута до боли, / Ещё душе так непомерно жаль / Той красоты, рождённой в чистом поле»), писал об отчем доме («в этом доме ждёт меня годами / прибранная чистая кровать»). Но внезапно весь строй его чувств перебивался грустнейшим видением:
118
Русская литературa XX века И вот над краем Дорогим и милым Кричит петух... Кого зовёт он так По белу свету? Как будто знает –
Песнь его слышна, И понимает – Русскому поэту Нужна земля И Родина нужна.
«Тихая» лирика возвратила поэзии традиции Афанасия Фета, Фёдора Тютчева – и прежде всего их способность жить на грани тишины, в ней, светлой тишине, находить свой смысл жизни, черпать убеждённость, что музыка – ближайший союзник поэзии. Владимир николаевич соколов (1928–1997) скажет в одной из книг: Спасибо, музыка, за то, Чего и умным не подделать, За то спасибо, что никто Не знает, что с тобой поделать. Основные книги Владимира Соколова – «Трава под снегом» (1958), «На солнечной стороне» (1961), «Смена дней» (1965), «Снег в сентябре» (1968) – о поисках поэтом своего места среди высокой культуры, среди природы и поэзии чувств: «Вдали от всех парнасов. / От мелочных сует / Со мной опять Некрасов / И Афанасий Фет». Многие из поэтов этой группы были близки к созданию романсов, стихотворных ноктюрнов, не боялись упрёка в «старомодности», т.е. естественности. Сама же по себе деревенская жизнь часто освещалась ими бегло: все они были по отношению к деревне своеобразными «попутчиками», людьми с обочины, не городскими и не деревенскими. Трагизм этого положения особенно усилился к концу века, когда у Владимира Соколова рождаются горькие в своей искренности строки: Я устал от двадцатого века, От его окровавленных рек. И не надо мне прав человека, Я давно уже не человек.
ФрОнтОВые стрАницы сОВременнОй ПрОзы Во второй половине 50-х годов ХХ века начинается подлинный расцвет прозы о Великой Отечественной войне. Это объясняется приходом в литературу целого ряда писателей-фронтовиков, а также определённым расширением границ дозволенного в печатном слове о войне. Из впечатлений военных лет вырос позднее и эпический рассказ м.А. Шолохова «судьба человека» (1956). Бесспорное совершенство этой новеллы, её удача – в случайном или преднамеренном выборе автором сказовой формы, в трансформации его в подставного рассказчика – простого солдата Андрея Соколова, в предельном упрощении сюжетных коллизий, в развёртывании исключительно «биографии переживаний» героя.
119
Литературный процесс 50-80-х годов Уровень языковой способности, речевой пластичности Андрея Соколова таков, что позволяет ввести в его речь и житейские афоризмы, и простенькие изречения, своего рода вехи вдоль сюжетной траектории судьбы. По сути дела, в «Судьбе человека» была создана яркая «языковая личность» героя с его живым словом, устойчивой лексикой и подвижным потенциалом смысловых оттенков. «Формировали нас под Белой Церковью, на Украине...»; «Немец тогда (т.е. в мае 1942 года) здорово наступал, и оказалась одна наша... батарея почти без снарядов»; «Куда меня только не гоняли за два года плена!.. Природа везде там, браток, разная, но стреляли и били нашего брата везде одинаково»; «Но он (немецкий комендант) смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на это отвечаю: «Я после первого стакана не закусываю»; «А тут ещё одна беда: почти каждую ночь своих покойников дорогих во сне вижу. И всё больше так, что я – за колючей проволокой, а они на воле, по другую сторону». Эти обрывки единого монолога, речевой картины биографии героя, безусловно, далеко не полно, усечённо передают весь его жизненный путь. О многом Соколов говорит очень бегло. Иногда новеллистическое сжатие материала, биографии героя порождает обобщения такого плана: «Били нас за то, что ты – русский, за то, что на белый свет ещё смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь... Били запросто, для того, чтобы когда-нибудь да убить до смерти». Тяжело говорить об этом, больно вспоминать! Оценка пережитого чувствуется в интонации, в своеобразном настроении героя, жаждущего не столько развернуть эпизоды плена, сколько отмахнуться от прошлого, выкинуть всё из памяти. Герой и хочет и не хочет рассказывать. Его переполняет жажда исповеди, но он не знает, «как сердцу высказать себя», боится и живописности рассказа, и невыразительности, бледности его. Читатель не сразу заметит, пожалуй, что герой развёртывает не историю событий (войны, плена, своего сиротства и встреч с Ванюшкой), а создаёт цельную летопись своих переживаний, самобытнейших душевных движений, глубоко концептуальную картину умирания и нового сотворения личности. Общая идея рассказа лишь однажды, в финале, высказана прямо: «И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет всё вытерпеть, всё преодолеть на своём пути, если к этому позовёт его Родина». Но эта идея выглядит приписанной, вставной. Важнее та неосознанная, не выКадр из фильма «Судьба человека».
120
Русская литературa XX века говоренная ясно философия личного достоинства, гордости без самолюбия, надежды, что лежит в ткани отдельных сцен, диалогов и в известном смысле вне их, в некоем целом, на которое сам Соколов и не посягает. Все отдельные сценки, ситуации эту философию, теплоту патриотизма, чувство народа в Соколове непрерывно заостряют, даже внешне сокрушая, терзая его. Он постоянно выражает своё понимание частностей, как бы поясняющих это великое целое, то, чем владеет народ. Велел немец, пленивший Андрея Соколова, снять для него сапоги, но этот подарок не смирил его: «Раза три оглянулся на меня, глазами сверкает, как волчонок, злится, а чего? Будто я с него сапоги снял, а не он с меня». Громыхает лагерфюрер перед строем военнопленных как матерщинник, щеголяет ненормативной лексикой: «...а нам от этого легче становится: вроде слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает». И наконец, кульминация – сцена противостояния Соколова мелочному глумлению разгулявшейся фашистской солдатни. Мелкие эти душонки, знающие о своей безнаказанности, о праве на любые глумления (и это понимает Соколов), изумлены тем, что ничтожная «лагерная пыль», завтрашняя горсть пепла вдруг отказывается закусить и после второго стакана шнапса: «Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку... После этого комендант стал серьёзный с виду, поправил у себя на груди два железных креста». Руки, трясущиеся не от страха, а от смеха, – это, конечно, одна из удачнейших деталей рассказа. Смех здесь, как и внезапное, воинственное выпячивание немцем своих наград, говорит всё же о его страхе, об ожидании грядущего возмездия. Анализируем текст Прочитайте рассказ М. Шолохова «Судьба человека», ответьте на вопросы и выполните задания. 1. В чём необычность главного героя рассказа? Как своеобразие его речи помогает понять замысел автора? 2. Какой была довоенная жизнь героя, как она его характеризует? 3. Как ведёт себя Андрей Соколов в плену? Чем обусловлена его жизненная позиция и нравственный выбор в невыносимых условиях фашистской неволи? 4. Как переносит Андрей Соколов другие удары судьбы? 5. Что даёт ему силы продолжить жизнь? *6. Какое значение имеет образ ребёнка в финале? (Вспомните роман «Тихий Дон», рассказы «Продкомиссар», «Шибалково семя».) Как этот эпический приём подчёркивает идею непрерывности жизни народа, мысль о народосбережении? 7. В чём смысл названия рассказа? 8. Почему надо помнить о народном подвиге в 1941–1945 годах, хранить «вечный огонь» памяти? Запишите развёрнутый ответ на этот вопрос. В 50–80-х годах тематика военной повести меняется: сейчас на первый план выдвигается изображение внутреннего мира героев, исследуется проблема
121
Литературный процесс 50-80-х годов нравственного выбора человека на войне. Ярким подтверждением этому является повесть б. Васильева (1924–2013) «А зори здесь тихие» (1969). Особенностью военной прозы Б. Васильева было то, что он описывает «незначительные» с точки зрения глобальных исторических событий эпизоды войны. Это так называемые «бои местного значения», в которых, однако, проявляется высочайший дух тех, кто вступает в неравную борьбу с превосходящими силами врага и побеждает. Самостоятельно анализируем текст Прочитайте повесть Б. Васильева «А зори здесь тихие», ответьте на вопросы и выполните задания. • Есть точка зрения, что автор мотивирует развитие сюжета женским началом. Ответьте на вопросы: 1. Какие события являются завязкой повести? 2. Почему маленькому отряду удалось задержать немцев на переправе? 3. Почему первой погибает самая приспособленная к тяготам воинской службы Лиза Бричкина? • Определите место и значение вставных новелл в повести. Как рассказы о прошлом каждой из героинь противостоят тому страшному и бесчеловечному, что происходит с героинями, создают особую светлую тональность всей повести? • Определите роль картин природы в повести и в связи с этим смысл названия произведения. Работа в группах Подготовьте рассказ о главных героинях повести и Федоте Васкове по следующему плану: 1) к какой среде принадлежит героиня (герой); 2) как складывалась её (его) довоенная жизнь; 3) что привело героиню (героя) на войну; 4) как проявила (проявил) себя во время задания, как героиня гибнет, как герой побеждает; 5) какие черты характера героини (героя) можно считать определяющими.
Действие повести развивается в лесах Карелии, на одном из железнодорожных разъездов, который охраняют бойцы отдельного зенитно-пулемётного батальона под командированием старшины Федота Васкова, по собственному желанию получившему в распоряжение женский зенитно-пулемётный батальон: «Шлите непьющих … чтобы, знаете, насчёт женского пола…» На первых порах девушки о своём старшине невысокого мнения, подшучивают над ним, называют за глаза «пеньком замшелым», у которого «в запасе двадцать слов, да и те из уставов». Он и в самом деле кажется «старше самого себя», немногословен, малообразован, не разбирается в тонкостях мировой политики. Но постепенно раскрываясь, он оказывается человеком, наделён
122
Русская литературa XX века
ным благородным и добрым сердцем, умудрённым жизнью, многое умеющим и знающим. У него своя личная трагедия: неверная жена, умерший сын. Может быть, поэтому он и замкнут, недоверчив, выглядит стариком, хотя ему немного за тридцать. На протяжении повести меняется и сам старшина, и его речь, которая сначала шаблонна, наполнена армейскими терминами. Постепенно точки зрения старшины и автора сближаются. Чем драматичнее действие, тем единодушнее персонажи и писатель. Герой становится рупором авторской мысли. Слова о «маленькой ниточке в бесконечной пряже человечества, перерезанной ножом», могут принадлежать и автору, и герою. Во время выполнения задания, сближаясь с девушками, Васков «оттаивает», стремление найти к ним подход, забота о них раскрывают его лучшие качества, делают мягче и человечнее. Теперь на его плечах лежит груз ответственности за них, и это делает его ещё самостоятельнее и сильнее. В финале повести для оставшихся в живых Риты и Жени он становится просто Федей, а они – его «сестрёнками». Он чувствует и понимает свою личную вину в их гибели. «Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десятерых фрицев!» Он остаётся с немцами один на один, отягощённый чувством тяжёлой вины, решивший для себя отомстить за молодых девушек. «И не было во всём мире никого: он, враг да Россия». Он твёрдо помнит слова Риты Осяниной, сказанные незадолго до гибели: «Родина ведь не с каналов начинается, совсем не оттуда. А мы её защищаем. Сначала её, а уже потом канал». Образы пятерых девушек – это воплощение типичных судеб женщин того времени, с разными характерами, увлечениями, знаниями, с разным социальным статусом. Но, тем не менее, каждой героине автор придал что-то особенное, идеализировал их образы, стараясь показать, что каждая из них прекрасна. Гибель девушек ещё больше подчёркивает бесчеловечность этой войны, которая не обошла стороной никого, даже самых далёких от неё людей. Романтизированным образам девушек противопоставлены гротесковые, намеренно сниженные образы фашистов. Контраст заметен не только во внешности, но и в том, как легко немцам даётся убийство, в то время как для девушек оно является тяжёлым испытанием. Б. Васильев следует традиции русской военной прозы – убийство человека противоестественно, и то, как человек, убив врага, переживает убийство, является критерием его человечности («Человека ведь одно от животных отделяет: понимание, что человек он. А коли нет понимания этого – зверь. О двух ногах, о двух руках и – зверь. Лютый зверь, страшнее страшного. И тогда ничего уж по отношению в нему не существует: ни человечности, ни жалости, ни пощады. Бить надо. Бить, пока в логово не уползёт. И там бить, покуда не вспомнит, что человеком был, покуда не поймёт этого»). Другой центральной мыслью многих произведений Б. Васильева являет
123
Литературный процесс 50-80-х годов
Кадр из фильма «А зори здесь тихие».
ся чуждость войны природе женщины («У войны не женское лицо»). Эта мысль особенно ясно освещает эпизод, в котором удар ножа, предназначавшийся для мужчины, пришёлся в женскую грудь Сони Гурвич, и звучит предсмертный крик девушки. Лиза Бричкина вносит в повесть линию возможной любви. Они с Васковым с самого начала приглянулись друг другу: она ему – фигурой и сметливостью, он ей – мужской основательностью. У Лизы и Васкова много общего, однако обещанию старшины спеть вместе не суждено сбыться: война задавила на корню зарождающиеся чувства. Лишь финал повести раскрывает смысл его названия. Её замыкает письмо, написанное, судя по речи, молодым человеком, ставшим случайным свидетелем возвращения Васкова и усыновлённого им сына Риты Альберта на место гибели девушек. Автор показывает возвращение героя на место подвига глазами поколения, чьё право на жизнь отстояли люди, подобные Васкову. В этом заключается утверждающая идея произведения, равно как и «Судьба человека», она завершается образом отца и сына – символом продолжения и нескончаемости жизни, преемственности поколений. ОбОбщим изученнОе
1. Где происходит действие повести? Что хотел подчеркнуть автор, изобразив события, происходящие далеко от линии фронта, на стратегически незначительном участке фронта? 2. В чём необычность образа Федота Васкова? Как характеризует старшину его речь? Как меняется Васков после сближения с девушками? 3. Как каждая из девушек оказалась на фронте? Почему они сначала подтрунивают над старшиной, не воспринимают его всерьёз? 4. В связи с чем изменилось их отношение к нему? Кто из девушек ближе всего Васкову? Почему? *5. Какой смысл в контексте повести приобретает стихотворение А. Блока «Рождённые в года глухие…», которое читает Соня Гурвич? 6. В чём состоит особенность изображения немцев в повести? Почему автор рассказывает о первом убитом немце Риты Осяниной, Жени Комельковой? 7. Как вы думаете, почему из главных героев в живых остаётся только Васков? 8. Почему именно такой человек, как Васков, вселяет в нас уверенность в победе? *9. Определите основной пафос повести, её направленность, как они связаны со словами С. Алексиевич «У войны не женское лицо»?
124
Русская литературa XX века
* * * Именно с творчеством писателя-фронтовика Василя быкова (1924–2003) связано такое понятие в литературной критике, как «философская повесть о войне». Литературовед И. Дедков, говоря о повестях В. Быкова, отмечал, что в них «целый мир: пространство, время и люди Великой Отечественной войны. Этот мир не исчерпывает войны и не претендует на это. Как не исчерпывает её, не охватывает во всей полноте смысла даже вся наша богатая талантами военная проза. Мир В. Быкова сосредоточен на воюющем человеке нравственного и героического действия, на человеке одухотворённом и преданном принципу человечности, на его трагической судьбе и трагической смерти. Но если этот мир и учит, как героически умирать, то ещё больше он учит тому, как достойно жить». Трудно не согласиться с такой точкой зрения, читая повесть В. быкова «сотников»(1970). Повесть начинается с описания одного из главных героев – Рыбака, им и заканчивается. Всё, что происходит, изображается попеременно то с точки зрения Рыбака, то Сотникова. Читатель слышит внутренние монологи одного и другого героев. Рыбак кажется вначале человеком, не знающим страха, полным сил, расторопным и решительным. Больной, физически слабый, с «тонкими кистями рук», кашляющий и спотыкающийся Сотников явно противопоставлен своему напарнику. Читатель узнаёт, что Рыбак с малых лет занимался тяжёлым крестьянским трудом, и поэтому ему легче переносить физические нагрузки. А Сотников до 1939 года работал в школе, и физическую силу ему заменяют упрямство и сила духа. Выполняя задание раздобыть пищу для отряда, Сотников и Рыбак сначала попадают в перестрелку, в которой Сотников отстаёт и его ранят. А ушедший далеко вперёд Рыбак, преодолевая внутреннюю досаду, всё-таки возвращается за раненым товарищем. Причём Сотников готов ко всему и вовсе не рассчитывает на помощь Рыбака, он страшится стать для других обузой, он и на задание вызвался идти, «потому что другие отказались». Одеты герои тоже по-разному: у Рыбака справный полушубок, тёплая шапка, валенки, а Сотников в короткополом полушубке, в стоптанных бурках, доставшихся ему после погибшего партизана, на голове у него пилотка. Рыбак с сочувствием интересуется, почему Сотников не разжился на зиму шапкой, и оказывается, что он не считает зазорным обирать крестьян. Рыбак больше склонен к нравственным компромиссам. Сотников бескомпромиссен, но это свидетельствует не о его ограниченности или фанатизме, это доказывает лишь то, что Сотников, уже побывав в плену, понимает законы войны, согласно которым нельзя идти на компромиссы с совестью. Конечно, Рыбак находчив и удачлив, но нравственные его качества не слишком высоки.
125
Литературный процесс 50-80-х годов Вспомним эпизод, когда Сотников и Рыбак приближаются к хутору, в котором они рассчитывали добыть продукты. Рыбак, чувствуя приближение хутора и окончания тягот пути, настроен на радостный лад. – Любка там, вот огонь девка! – негромко сказал он, не оборачиваясь. – Что? – не расслышал Сотников. – Девка, говорю, на хуторе. Увидишь, всю хворь забудешь. – У тебя ещё девки на уме? В этом диалоге хорошо видно, о чём думает каждый из них. Рыбак о возможной встрече с хуторской девушкой, а Сотников в это время вспоминает о первом и единственном для него фронтовом бое. Он хочет понять, как же получилось, что в начале войны Советская армия не смогла противостоять фашистам, что его офицерская выучка, знания, умения не пригодились, хотя он и подбил несколько немецких танков, развернув свою гаубицу во время стихийного отступления в колонне советских войск. С самого начала Сотников противопоставлен Рыбаку способностью мыслить, брать на себя ответственность за других, готовностью к страданию и жертвенностью. Но Сотников не плакатный герой, не рыцарь без страха и упрёка, этому человеку присущи сомнения и слабости, но он умеет их преодолевать. В главах 15 и 16 герои вспоминают о детстве, и нам понятно, почему они выросли такими разными. Коля Рыбак в детстве спас сестрёнку и её подружку, подставив под накренившийся воз своё «ещё слабое мальчишеское плечо». И он сразу и навсегда поверил, что он человек храбрый, что главное в жизни – «не растеряться и не струсить». Пока всё более-менее благополучно, это умение выручает. Сотников вспоминает о том, как он без спросу взял отцовский маузер и случайно выстрелил из него. Он боялся признаться отцу, а мать посоветовала всё рассказать, но, когда отец благодарит его за признание, сыну не хватает силы воли сказать, что он сделал это по настоянию матери. После этого случая Сотников сознательно формирует свою смелость, он «за всё держал ответ, глядя людям в глаза». В повести есть ещё одна сцена из прошлого. Сотников вспоминает допрос немцами русского полковника. Находясь в плену, он стал свидетелем этого допроса. Полковник не только не отвечал врагам, но говорил с ними дерзко, обвиняя фашизм, Гитлера с его идеологией. И немец, допрашивающий его, не оскорбил его руганью или побоями. Такое поведение вызвало уважение даже у врага. Этот отказ от любых компромиссов стал последней победой полковника, которого потом, скорее всего, расстреляли, но зато он умер как настоящий человек. Его смерть не была бесполезной, ведь не случайно Сотников помнит о нём, и в похожей ситуации главной задачей для него будет остаться человеком и предпочесть достойную смерть позору предательства. Ключевыми эпизодами в повести являются арест Сотникова и Рыбака полицаями, допрос и казнь. Как считает один из исследователей, «Быкову для решения приковавших его внимание в этой повести нравственных проблем, которые он сам определяет следующим образом: «…что такое человек перед
126
Русская литературa XX века сокрушающей силой бесчеловечных обстоятельств? На что он способен, когда возможности отстоять свою жизнь исчерпаны им до конца и предотвратить смерть невозможно», – одинаково важны и интересны обе «модели» поведения – и Сотникова, и Рыбака». Умеющий находить выход из любой ситуации, Рыбак и здесь пытается перехитрить врага и не понимает, что ступил уже на скользкий путь предательства. Он шаг за шагом идёт на уступки и следователю Портнову, и собственной совести. И вот когда оказывается, что отвага и находчивость ещё не свидетельствуют о силе духа. Больше всего Рыбак хочет жить, любой ценой спастись. И перед лицом неминуемой смерти он обнаруживает границы своего бесстрашия. В зверином желании заслужить спасение, он участвует в казни бывшего товарища, теряя остатки человеческого достоинства. Все его надежды бежать, вернуться в партизанский отряд после участия в казни рушатся. Он, собственно говоря, уже мёртв. «И хотя его оставили в живых, но в некотором отношении также ликвидировали». Он пытается покончить с собой, но и иудина смерть ему не суждена. Кстати, повеситься он пытается в уборной, а когда обнаруживает, что не на чем, думает даже кинуться вниз головой, но не решается. Он жалок и в своём желании жить любой ценой, и в нелепых попытках умереть. А Сотников, больной и изувеченный пытками, но несломленный, идёт на казнь вместе с Демчихой, старостой Петром и девочкой Басей. Он пытался взять всю вину на себя, чтобы спасти этих троих ни в чём не повинных людей. Он принимает смерть сознательно и достойно, и поведение его подтверждает, что нравственный закон неотменим, и Рыбак, понимая это, мысленно торопит смерть Сотникова, так как тот является живым укором предателю. Перед смертью Сотников встречается взглядом с мальчиком в будёновке, который символизирует будущее, и это значит, что мужество, добро и человечность не исчезнут, своей гибелью Сотников словно оставляет нравственный завет грядущим поколениям. Он несёт свой крест до конца. И здесь невольно возникает ассоциация с образом Иисуса Христа, тем более, что в повести упоминается Библия, которую читал Пётр, когда к нему пришли партизаны. А перед самой смертью Сотникова мучает мысль о том, что много человеческих жизней «со времён Иисуса Христа было принесено на жертвенный алтарь человечества», но «многому ли они научили это человечество?» Как вы думаете? Через несколько лет после публикации «Сотникова», включившись в споры о героях своей повести, Быков напишет о Рыбаке: «Он не враг по убеждениям и не подлец по натуре, но он хочет жить вопреки возможностям, в трудную минуту игнорируя интересы ближнего, заботясь лишь о себе». Можно ли соглашаться с такой нравственной оценкой Рыбака? Изобразил ли писатель в лице Сотникова человека исключительного или обыкновенного, хотя и обладающего многими достоинствами?
127
Литературный процесс 50-80-х годов
Темы исследовательских проектов: 1. «Партизанская» проза В. Быкова и проблема нравственного выбора. 2. «Свои» и «чужие» в военной прозе ХХ века. Это интересно!! В 1977 году режиссёр Лариса Шепитько осуществила экранизацию повести
В. Быкова «Сотников», назвав фильм «Восхождение». Посмотрите фильм. Почему, по-вашему, режиссёр изменила название? Как в облике героев проявляется их духовная сущность? Удачен ли, на ваш взгляд, выбор актёров на главные роли? Напишите отзыв на фильм. ОбОбщим изученнОе 1. Чем отличаются друг от друга Сотников и Рыбак? Как попали в партизаны? Опишите, как выглядят Сотников и Рыбак перед уходом на задание? 2. С какой целью автор сопоставляет внутренние монологи героев, их воспоминания о детстве? *3. В критике высказывалась мысль о «притчеобразности» некоторых повестей В. Быкова. Можно ли сказать, что «Сотников» – это притча о подвиге и предательстве, созданная на материале военных лет? Другими словами, реалистичны или условны характеры и обстоятельства в этой повести? 4. Кто виновен в аресте Демчихи? Как она ведёт себя с полицаями, упрекает ли впоследствии Сотникова и Рыбака за то, что с ней случилось? 5. Какова идейная нагрузка образа старосты Петра? Почему он пошёл в старосты? Как он ведёт себя после ареста? 6. Как изображены в повести враги: следователь Портнов, полицаи Стась и Бузила, немцы? 7. Какой путь к спасению своей жизни выбирает Рыбак? Почему, по мнению автора, в ситуации нравственного выбора мало быть находчивым и смелым? 8. Как ведёт себя Сотников во время допроса перед казнью? Почему он сразу отказывается от предложения Рыбака попытаться обмануть следователя? *9. Проанализируйте сон Сотникова. Как он связан с главной идеей повести? 10. Какой смысл приобретает образ мальчика, взгляд которого поразил Сотникова перед казнью? 11. Актуальна ли повесть «Сотников» в наши дни? Приглашаем в библиотеку Бочаров А. Человек и война. М., 2005. Синявский А. Литература периода Великой Отечественной войны//История русской советской литературы. М., 1990. Топер П. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции. Решения. Герои. М., 2003.
128
Русская литературa XX века
ПРОВеРЬТе СебЯ т е с т № 4 Литературовед А. Бочаров писал: «Для военной прозы имеет особое значение взгляд на войну через призму отдельной человеческой судьбы, благодаря ему удаётся увидеть и всю глубину героизма: вдумчивое, пристальное изображение противоречивых чувств передаёт накал внутренней борьбы, победу человеческой воли над страхом, над инстинктом самосохранения, помогает исследовать нравственный потенциал человека, познавать, почему в одинаковых обстоятельствах люди проявляют себя по-разному». Дайте развёрнутые ответы на следующие вопросы: 1. Какие книги помогли вам взглянуть на великую отечественную войну «через призму отдельной человеческой судьбы»? 8 баллов 2. опираясь на 2–3 прочитанных произведения, напишите, как авторы сумели показать «победу человеческой воли над страхом, над инстинктом самосохранения», помогли понять, почему «в одинаковых обстоятельствах люди проявляют себя по-разному»? 12 баллов 3. волнуют ли книги о войне ваше поколение, что именно заставляет задуматься? аргументируйте. 10 баллов 4. сформулируйте и запишите три вывода о том, что книги о великой отечественной войне помогают сберечь священную память о подвиге нашего народа, помогают понять, что у этой памяти нет и не должно быть «срока давности». 10 баллов
нОВый ОбрАз дереВни и крестьянскОй дуШи Впервые в истории русской советской прозы именно жанр делового очерка, или лирического дневника, стал истоком течения, имевшего огромный обновляющий смысл.
Очерк (проблемный, путевой, портретный) – это жанр прозы, средний между исследованием и рассказом, как правило, бессюжетный, нравоописательный, с огромной «организующей», т.е. объясняющей, ролью автора. Владимир Даль, составитель известного «Толкового словаря живого великорусского языка», дал такое определение этого жанра: «Очёркивать – обводить, обозначать чертами, обрисовать, сделать очерк, ограничить линиями, чертами... Очерк – рисунок без теней... письменное краткое... описание чего-либо в кратких чертах».
В.В. Овечкин (1905–1968) пробудил «память» жанра очерка, его волю к исследованию, анализу, его предельное уважение к фактам. Вслед за его «Районными буднями» (1952–1956) возникло множество очерковых произведе
129
Литературный процесс 50-80-х годов ний – скажем, «Из записок агронома» (1953) г.н. троепольского (1905–1995), «Очерки и рассказы» (1955) с.П. залыгина (1913–2000) и др. Всё это была нравоописательная литература, в которой герои важны были как представители среды, носители определённых нравов. Сюжеты в этих очерках, или полуновеллах, были не развиты, а сцены и эпизоды соединялись в композиционное целое за счёт авторского вмешательства (или через подставного рассказчика). Может быть, эти же очерки заставили писателя-очеркиста бориса можаева (1932–1996) написать роман о событиях коллективизации «Мужики и бабы» (1976–1986). Для Можаева, как, впрочем, и для В. Белова в романе «Кануны» (1972–1984), и для архангелогородца Ф. Абрамова коллективизация – это распад сельской общины, «лада» (т.е. гармонии взаимоотношений мужика с землёй и людьми, с прошлым): «...на огромном кострище корчилась и распадалась вековечная русская община». Ярким явлением в литературе этого направления стала проза
В.г. распутина (повести «Прощание с матёрой», 1976; «Живи и помни», 1975 и др.) и В.П. Астафьева (цикл новелл «царь-рыба», 1976; повесть «Печальный детектив», 1986 и др.).
Niciun comentariu:
Trimiteți un comentariu